словно старец испытывал его, намекал на то, что обо всем ему известно.
– Поедем, поедем. – Князь старался казаться спокойным. Он взял с сундука шубу и стал надевать ее на Распутина. Если бы нож – сейчас бы ударить его – никто не догадается. Или еще лучше – пистолет! Нет, так нельзя, у него в комнатке за кухней прислуга спит.
– Деньги-то, деньги забыл! – Распутин вырвался, открыл сундук. Пачки денег лежали там, завернутые в газеты. Распутин вытаскивал деньги из бумаги и совал в карманы шубы.
– Столько денег? – Князь не удержался, вопрос получился глупым.
– Сегодня получил, – ответил старец. – Добрые люди принесли. Мне добрые люди много денег приносят, а я их на добрые дела пускаю. Я их и не считаю, на что мне деньги считать, что я – Митька Рубинштейн, что ли?
Распутин рассмеялся, но, когда пошли по черному ходу, оборвал смех, чтобы не разбудить прислугу.
Они очутились на площадке лестницы. Дверь закрылась, и наступила полная темнота. Юсупову стало страшно, как никогда в жизни. Он даже присел от страха, опершись о стену, – сейчас Распутин задушит его, обязательно задушит. Он обо всем догадался и только ждет момента, чтобы разделаться с Феликсом.
Князю было страшно жалко себя, такого молодого, талантливого, красивого, у которого вся жизнь впереди. И какое право имеет этот темный старец, мошенник и совратитель женщин, убить его?
Он хотел закричать, но крик не получился, а снизу, с нижней площадки лестницы, послышался грубый голос Распутина:
– Ты чего застрял? Темноты боишься, что ли?
– Иду. – Феликс не сразу заставил себя последовать за старцем. Внизу хлопнула дверь. Распутин вышел во двор.

* * *

В доме Распутин хотел было идти наверх, к кабинету, но Юсупов за рукав шубы потащил его вниз.
– Там все накрыто, – сказал он.
Только бы друзья не зашумели! Распутин чуткий, как лесной зверь.
– Почему в подполе? – удивился Распутин. – Ты мне не говорил. Что же, ты меня в дворницкой принимать будешь?
– Я люблю те покои. – Юсупов вел его вниз по лестнице, толкнул дверь в подвал. – Никто не побеспокоит, можно с друзьями посидеть. У меня сегодня уже были, только ушли. Видишь, я слуг отпустил, некому со стола убрать.
– Ну и правильно, что отпустил. – Вид стола с остатками чаепития успокоил Григория. Он повесил шубу на вешалку в узкой комнате, а сам прошел в столовую. Но садиться не стал, а повторил: – И чего этот Протопопов меня оберегает? Я ведь заговорен от злого умысла. Пробовали, не раз пробовали меня жизни лишить, да Господь все время просветлял. Вот и Хвостову меня погубить не удалось. Прогнали Хвостова, где он? А я вот тут, добро людям несу. А кто меня тронет, тому плохо придется.
Если бы Юсупов был в заговоре одинок, если бы не было товарищей, что сидели над головой, шептались и ждали, он не посмел бы тронуть старца. Но сейчас отступать нельзя – жизнь один раз дается, сегодня не сделаешь обязательного, и упустил свой жизненный шанс!
– Шоффэр у тебя толстый, на шоффэра непохожий. Иудей?
– Француз, – сказал Феликс. – Жан.
– И лицо у него такое странное – где я его видел?
– Да в моей машине и видел.
– У тебя другой был, рыженький.
– Они сменяются, – сказал Юсупов.
Им овладело нетерпение. Надо все сделать скорее – пока не сорвалось. Как будто тянешь тяжелого сома и думаешь, порвет ли он леску – еще минутку… уже берег близко. Но вот сорвался, ушел в глубину!
Распутин уселся за стол, оглядел тарелки и блюда, словно полководец поле боя с вершины холма.
Юсупов сразу подвинул ему блюдо с пирожными.
– Вы эклеры любите, Григорий Ефимович, – сказал он.
Несколько секунд пальцы Распутина висели над блюдом с пирожными, потом он убрал руку.
– Нет, сладкие больно.
– Мадеры?
Все. Охота началась. Сомнения покинули Феликса. Он знал, что Распутин не выйдет отсюда живым.
Юсупов налил чаю. Самовар был велик и потому не остыл. Но угли в нем потухли. Распутин пил, не замечая, что чай едва теплый. Он начал рассуждать о том, как спасет Россию, и перешел на близкую свадьбу дочери, которую отдавали за офицера, георгиевского кавалера, что его весьма волновало – он вот-вот породнится с настоящим дворянином.
Разговаривая, Распутин протянул снова руку и взял пирожное с блюда. Юсупов смотрел, как он подносит пирожное ко рту, как рот раскрывается, шевелятся губы, а пальцы у Распутина – плохо мытые, с черными ногтями.
Юсупов готов был закричать заговорщикам: «Он съел пирожное! Конец! Сейчас он упадет!»
И было не страшно – только бы скорее кончилось.
– Ты чего так смотришь? – спросил Распутин. – Будто привидение увидал.
Распутин засмеялся. Он не боялся в гостях у князя. Почему-то в его голове жило убеждение, что князья гостей не обижают.
Он взял еще одно пирожное.
Юсупов налил в бокал мадеры.
– Попробуйте, Григорий Ефимович, – сказал он. – Из Ай-Тодора, с наших виноградников.
Распутин отпил мадеры, похвалил ее и спросил:
– Ну, поедем к цыганам? Чего здесь засиживаться?
– Поедем, конечно, поедем. – Он утвердительно кивал и ждал, когда же Распутин будет падать?
В подвале пахло дешевым одеколоном Распутина и ваксой. Хорошо, что не дегтем сапоги мажет.
Мадера Распутину понравилась, и он пил бокал за бокалом, закусывая отравленными эклерами. На блюде их почти не осталось. «Неужели доктор что-то спутал? Нет, так не может быть! Я не соберусь с силами повторить все снова!»
Распутин поднес руку к горлу и отставил рюмку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15