– Один!… Один с половиной!… Два!… Два с половиной!… Два с половиной!…
Выпирают напрягшиеся бицепсы, противники ждут последнее го слова. Сейчас Зе Ромуалдо на стороне Испанца. Некоторое время он вглядывается в обоих, пытаясь угадать, насколько силен каждый из них, и вдруг выкрикивает «три!» – сигнал начала. Оба выпрямляются, багровеют, стонут, пригибают голову, Испанцу понемногу удается сдвинуть с места руку противника. Зе Мигел поддается, потом пытается исправить положение внезапным рывком, но понимает, что сила на стороне Испанца, и прекращает сопротивление. Антонио Испанец трижды пригибает кулак Зе Мигела, так что тот ударяется о столешницу костяшками пальцев.
Присутствующие дают выход возбуждению в одновременном выкрике.
– Пять бутылок пива для Испанца! – объявляет судья.
Зе Мигел улыбается противнику, вытирает руку платком, закрывает глаза, набирает в грудь воздуху. Снова хватает лапищу, которую Испанец уже поднял вверх. Сжимает ее, стискивает, напрягается всем телом, едва Ромуалдо произносит: «три», пружинит плечо, кости его скрипят – он слышит этот скрип, такое чувство, будто мышцы вот-вот лопнут, и неожиданным толчком укладывает на столешницу руку противника. Испанец не сознает, что произошло, ему кажется, что его обманули, но он сдерживается.
– Пять бутылок пива для Зе Мигела! – снова возглашает судья, но на этот раз без восторга. Внук Антонио Шестипалого замечает разницу в тоне.
– Ничья, – объясняет он в свою очередь. – Последняя ставка – пять бутылок.
– Пять бутылок и десять эскудо! – поправляет соперник.
– Согласен!
Кружок раздвигается, люди словно боятся ввязываться в спор. Большинство стало на сторону Зе Мигела: он меньше ростом, соперник чуть не вдвое выше его, и всех поразила легкость, с которой Зе Мигел принял вызов Длинного. И к тому же Зе Мигел часто ставит вино для всей компании, умеет завоевывать дружбу, открытая душа, это уж точно, от него людям никакого зла – так считают рыбаки, посещающие таверну Горемыки. Вила-Франка – свой парень; никого не касается, что там происходит на дорогах, на дорогах все позволено, а он умеет поделиться заработанными деньгами с теми, кто ему помогает. Поэтому и автофургон его быстрее загрузят, и рыбу подкинут получше, и льдом переложат тщательнее, чтобы он довез ее свежей до места назначения.
Антонио Испанец еще не уразумел, что произошло. Знает, что проиграл; знает, что проиграл пять бутылок пива, и, самое скверное, осознает, что победил его сопляк, пацан, которого торговки рыбой зовут Вдовушкин Малец. Антонио Испанец полон решимости, но его мучит опасение. Сам не знает, чего опасается и почему; его беспокоит исход последнего раунда, а Зе Мигел улыбается болельщикам, лицо у него равнодушное, почти довольное.
– Ну, давайте! – объявляет Ромуалдо, тоже раздраженный.
Оба садятся в исходную позицию, упираются ногами, как удобнее каждому, Испанец раздвинул свои пошире – для него стол низковат; собравшиеся следят за каждым их жестом, подбадривают взглядом, и все ждут последнего слова судьи, а тот тянет: два, два с половиной, два и три четверти, три!
В приземистом теле Зе Мигела рождается спокойная ярость – он намерен победить, и болельщики угадывают это по выгибу спины, внезапно напружинившейся жестко и эластично, самозабвенно и необоримо, и точно так же напряглись мускулы руки, выпирающие и подрагивающие, противостоящие напору противника, который потерял самообладание от желания победить, почти ошалел от гнева, того и гляди, закричит. Зе Мигел сдерживает порыв соперника, проверяет его силы, чуть раскачивая руку, прикидывает в уме, выжидает миг, когда решимость изменит Испанцу, но чувствует, что пока не время, сдерживается, пробует сделать быстрый рывок, Испанец скрипит зубами и подхлестывает себя приглушенным ревом, Зе Мигел наращивает силу медленно, очень медленно, впивается ему тремя пальцами в тыльную сторону руки, чувствует, что тот поддается на миг, пора! – думает он молниеносно, собирается с силами, вкладывает их без остатка в одно-единственное движение, лицо Испанца искажается, и рука его падает на стол.
Зе Мигел заставляет его трижды стукнуться о столешницу костяшками пальцев. Испанец вырывается и, растолкав зрителей, без единого слова выскакивает за дверь.
Зе Мигел просит принести пять бутылок пива, пусть их запишут за Испанцем, придвигает три, выигранные в карты, и начинает открывать одну за другой, сдирая крышки о край скамьи; затем берет с полки кружку и льет в нее пиво.
– Пейте, кто хочет. Мужчин на пяди не мерят.
А теперь эта рука у него болит, крепкая рука, снискавшая ему такую славу среди водителей автофургонов в те часы, когда он ждал возвращения рыбацких лодок и баркасов, а потом несся как угорелый по этим дорогам, хорошее времечко, Зе, хорошее времечко! Немало ящиков пива выпито мной и всеми, кого я угощал, за счет побед, что одержала моя левая рука, та самая, которая сейчас ноет и чуточку тяжелее, чем правая, и пальцы которой, почти как боль, ощущают подспудную угрозу крадущейся исподволь капельки крови, медлительной и неуклонной, она может принести ему смерть в один миг. Он и боится, и хочет, чтобы так было, хотя предпочел бы врезаться в белую стену на скорости свыше ста.
Ему снова вспоминается песня Марии Сарги:

Коли смерть была бы корыстной,
Бедняки бы все потеряли!…
Богачи бы жизнь покупали,
Чтобы лишь бедняки умирали.

Может, кто-нибудь захочет купить его жизнь?!

XV

Сказать по правде, он и сам не купил бы.
Теперь он даже не сможет поторговаться со смертью, предложить ей полновесную монету, разве что смутное обещание новой войны, еще похлеще той, я человек не для всякого времени, уже доказано, я гожусь только в те периоды, когда каждый устраивает свою жизнь, не беспокоясь о других, но ему не понять, даже если б ему разжевали и в рот положили, что сама смерть стала корыстной в мире, задубевшем от отчуждения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96