Шакир просил в два часа ночи быть на кладбище, в склепе шейха Адыла, только непременно на сей раз принести обещанное, так как он опасается впредь встречаться с «дорогим другом».
— Я… я не смогу передать ему сегодня золото, — пробормотал баттал, как бы размышляя вслух. — Он, конечно, вызволил меня из лап милиции, но коли сейчас отдам ему золотишко, он постарается запродать меня. Я этого Шакира хорошо знаю. Он всегда был плохим другом и впредь останется таким же.
Потом Аббасов попросил Могильщика приготовить шурпы, и тот заторопился к выходу.
— Если не найду чего покрепче, вина что ли брать? — словно прочитав мысли «благодетеля», поинтересовался он, откидывая завесу на двери.
— Нет, только коньяк, а если не найдешь, бери тогда водку, — напутствовал его Аббасов.
Живые трупы в склепе шейха
В гробнице, пахнувшей могилой, остались мы вдвоем с Аббасовым. Посидев немного, он нащупал рукой один из гробов, лег в него и задумчиво уставился в потолок.
Ну, а мне как теперь быть? Связать его по рукам и ногам и прямо приволочь в милицию? Или малость потерпеть? Лучше, конечно, подождать, выявить остальных сообщников, а тогда всех гуртом и пригнать в отделение. В городе идет, как мы надеемся, последняя битва с преступным миром, и неплохо будет, если героем этого боя опять стану и я. Этот негодяй не впустую, конечно, бежал из-под стражи. У него наверняка еще немало припрятано добра.
Появился Могильщик с дымящейся кастрюлей в руках. Из кармана торчало горлышко водочной бутылки.
— Бай-бай-бай, — сказал он, ставя кастрюлю на дно перевернутого гроба, — за поллитра водки пришлось заплатить красную цену хорошего жеребенка!
— Надо было порасспрашивать у ближайших сторожей, — заметил ворчливо Адыл-хитрец, откупоривая бутылку.
— Какое там! Эти дружинники такого страха нагнали на сторожей, что промышляли водкой, просто не говорите, — вздохнул Могильщик. — К которому ни подойду, говорит, эх, братец, прошли те золотые времена… Почти весь город объездил на такси.
— Это дело полковника, его дело! — воскликнул Аббасов, скрежетнув зубами. — Сам не пьет и другим не дает. Бог даст, я его похороню вот в этом гробу!
— Да сбудутся ваши добрые слова, мой благодетель!
Водку разлили в стакан и крышку от разбитого термоса, выпили.
— Аллах ниспошлет свою кару на наших врагов, и настанут времена, когда дела наши пойдут опять на поправку и заживем мы, как бывало, — размечтался Аббасов.
— Да сбудутся ваши слова, аминь!.. Я вот о чем хочу попросить вас, мой благодетель: когда вы опять будете на коне, помогите мне занять место имама в этой мечети.
— Иншалла! — ответил Адыл-баттал. — Я тебе еще немало добра сделаю, Могильщик. — Он несколько раз глотнул прямо из кастрюли. — Только ты, братец, должен мне помочь еще в одном деле.
Могильщик прижал руку к сердцу.
— Готов жизнь положить ради вас.
— Что мне твоя жизнь! Надо убрать полковника. Тогда опять мы сами будем хозяевами в городе.
— Да ниспошлет аллах исполнение ваших желаний! — провел Могильщик руками по физиономии.
— Но ты мне должен помочь.
— Благодетель мой, я поклялся, что никогда в жизни не возьму в руки нож!
— Не бойся, я сам убью его. А ты должен изучить расположение дома Атаджанова: сколько комнат, куда выходят двери, есть ли подвал, в какое время в доме никого не бывает. Вот что мне нужно от тебя. Нападу на него ночью, когда он спит. Если не превращу его в решето, и на том свете не найду успокоения! Но это потом. Сейчас надо выправить паспорт. Вот после этого… Эх, поскорее бы!..
— О создатель! — Могильщик проворно упал на колени, простер руки для молитвы. — Помоги моему благодетелю во всех его начинаниях, аблоху акбар!
— Аминь! — благочестиво провел руками по лицу Аббасов. Потом вынул из кармана часы на золотой цепочке.
— Скоро два. Пора трогаться.
Поверите вы или нет, но я боюсь ходить по кладбищу даже днем, хотя не верю в существование всяких там чертей, ведьм и призраков. Не люблю ходить — вот и все. А тут изволь топать, хочешь или нет.
Время — далеко за полночь. Все честные люди сладко спят в своих постелях. Стоит жуткая тишина, отчего кладбище становится еще жутче. Лишь изредка где-то за каменными плитами ухает филин. Деревья, освещенные луной, бросают на землю причудливые, фантастические рисунки, в которых напряженный взгляд угадывает то фигуру семиголового дракона, то другого какого-нибудь сказочного чудовища. А вон… и настоящие: сидит дюжина мертвецов под огромным деревом, о чем-то совещаются. Все обернуты в саваны, иные беспрестанно кивают головой, другие хлопают в ладоши, высоко подняв руки. А один, длинный-предлинный, вышел в круг и пустился в пляс…
Ужас кипятком обдал меня. Сердце сорвалось и покатилось куда-то вниз. Я крепко зажмурился и кошкой вскарабкался на спину Адыла-баттала.
— Товба! — остановился тот, удивленный. — Послушай, Суфи, что-то я вдруг стал вдвое тяжелее, с чего бы это, а?
— Мысли на вас давят, мой благодетель, мысли давят! — философски пояснил Могильщик. — Со мной тоже частенько такое случается.
Мы остановились под тем самым деревом, под которым плясали мертвецы. Открыв глаза, ничего страшного я не обнаружил. Просто меня, оказывается, напугали тени от ветвей, колышущихся под ветром. А звуки аплодисментов создавали несколько сухих веток, ударявшихся друг о друга.
Стоим, оглядываемся. Тишина. Тысячи, десятки тысяч погребенных на этом кладбище тоже покоются на своих местах тихо и смирно. Беспокойны только живые, а они спят вечным сном. Все заботы у них остались позади, все забыто: недостроенный дом, недополученный долг, забыт даже маленький сын, считающий, что отец уехал в длительную командировку, и при малейшем стуке выбегающий к калитке…
Полная луна заливает все кругом мягким, как шелк, белым, как молоко, светом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83