Засохла степь, лес глохнет и желтеет,
Осенний вечер, тучи нагоняя,
Открыл в кустах звериные лазы,
Листвой засыпал долы и овраги,
И по ночам в их черной темноте,
Под шум деревьев, свечками мерцают,
Таинственно блуждая, волчьи очи…
Да, край родной не радует теперь!
И все-таки, кочующие птицы,
Не пробуждает зависти во мне
Ваш звонкий крик, и гордый и свободный.
Здесь грустно. Ждем мы сумрачной поры,
Когда в степи седой туман ночует,
Когда во мгле рассвет едва белеет
И лишь бугры чернеют сквозь туман.
Но я люблю, кочующие птицы,
Родные степи. Бедные селенья –
Моя отчизна; я вернулся к ней,
Усталый от скитаний одиноких,
И понял красоту в ее печали
И счастие – в печальной красоте.
Бывают дни: повеет теплым ветром,
Проглянет солнце, ярко озаряя
И лес, и степь, и старую усадьбу,
Пригреет листья влажные в лесу,
Глядишь – и все опять повеселело!
Как хорошо, кочующие птицы,
Тогда у нас! Как весело и грустно
В пустом лесу меж черными ветвями,
Меж золотыми листьями берез
Синеет наше ласковое небо!
Я в эти дни люблю бродить, вдыхая
Осинников поблекших аромат
И слушая дроздов пролетных крики;
Люблю уйти один на дальний хутор,
Смотреть, как озимь мягко зеленеет,
Как бархатом блестят на солнце пашни,
А вдалеке, на жнивьях золотых,
Стоит туман, прозрачный и лазурный.
Моя весна тогда зовет меня,–
Мечты любви и юности далекой,
Когда я вас, кочующие птицы,
С такою грустью к югу провожал!
Мне вспоминается былое счастье,
Былые дни… Но мне не жаль былого:
Я не грущу, как прежде, о былом,–
Оно живет в моем безмолвном сердце,
А мир везде исполнен красоты.
Мне в нем теперь все дорого и близко:
И блеск весны за синими морями,
И северные скудные поля,
И даже то, что уж совсем не может
Вас утешать, кочующие птицы,–
Покорность грустной участи своей!
1889
Не видно птиц…

Не видно птиц. Покорно чахнет
Лес, опустевший и больной.
Грибы сошли, но крепко пахнет
В оврагах сыростью грибной.
Глушь стала ниже и светлее,
В кустах свалялася трава,
И, под дождем осенним тлея,
Чернеет тёмная листва.
А в поле ветер. День холодный
Угрюм и свеж – и целый день
Скитаюсь я в степи свободной,
Вдали от сел и деревень.
И, убаюкан шагом конным,
С отрадной грустью внемлю я,
Как ветер звоном однотонным,
Гудит-поет в стволы ружья.
1889
Седое небо надо мной…

Седое небо надо мной
И лес раскрытый, обнаженный.
Внизу, вдоль просеки лесной,
Чернеет грязь в листве лимонной.
Вверху идет холодный шум,
Внизу молчанье увяданья…
Вся молодость моя – скитанья
Да радость одиноких дум!
1889
Как все вокруг сурово, снежно…

Как все вокруг сурово, снежно,
Как этот вечер сиз и хмур!
В морозной мгле краснеют окна нежно
Из деревенских нищенских конур.
Ночь северная медленно и грозно
Возносит косное величие свое.
Как сладко мне во мгле морозной
Мое звериное жилье!
1889
Как дымкой даль полей закрыв на полчаса…

Как дымкой даль полей закрыв на полчаса,
Прошел внезапный дождь косыми полосами –
И снова глубоко синеют небеса
Над освеженными лесами.
Тепло и влажный блеск. Запахли медом ржи,
На солнце бархатом пшеницы отливают,
И в зелени ветвей, в березах у межи,
Беспечно иволги болтают.
И весел звучный лес, и ветер меж берез
Уж веет ласково, а белые березы
Роняют тихий дождь своих алмазных слез
И улыбаются сквозь слезы.
1889
…Зачем и о чем говорить?..

…Зачем и о чем говорить?
Всю душу, с любовью, с мечтами,
Все сердце стараться раскрыть –
И чем же? – одними словами!
И хоть бы в словах-то людских
Не так уж все было избито!
Значенья не сыщете в них,
Значение их позабыто!
Да и кому рассказать?
При искреннем даже желанье
Никто не сумеет понять
Всю силу чужого страданья!
1889
ДОННИК

Брат, в запыленных сапогах,
Швырнул ко мне на подоконник
Цветок, растущий на парах,
Цветок засу?хи – желтый донник.
Я встал от книг и в степь пошел…
Ну да, все поле – золотое,
И отовсюду точки пчел
Плывут в сухом вечернем зное.
Толчется сеткой мошкара,
Шафранный свет над полем реет –
И, значит, завтра вновь жара
И вновь сухмень. А хлеб уж зреет.
Да, зреет и грозит нуждой,
Быть может, голодом… И все же
Мне этот донник золотой
На миг всего, всего дороже!

В КОСТЕЛЕ

Гаснет день – и звон тяжелый
В небеса плывет:
С башни старого костела
Колокол зовет.
А в костеле – ожиданье:
Сумрак, гул дверей,
Напряженное молчанье,
Тихий треск свечей.
В блеске их престол чернеет,
Озарен темно:
Высоко над ним желтеет
Узкое окно.
И над всем – Христа распятье:
В диадеме роз,
Скорбно братские объятья
Распростер Христос…
Тишина. И вот, незримо
Унося с земли,
Звонко песня серафима
Разлилась вдали.
Разлилась – и отзвучала:
Заглушил, покрыл
Гром органного хорала
Песнь небесных сил.
Вторит хор ему… Но, Боже!
Отчего и в нем
Та же скорбь и горе то же, –
Мука о земном?
Не во тьме ль венцов остался
День, когда с тоской
Человек, как раб, склонялся
Ниц перед тобой
И сиял зловещей славой
Пред лицом людей
В блеске молнии кровавой
Блеск твоих очей?
Для чего звучит во храме
Снова скорбный стон,
Снова дымными огнями
Лик твой озарен?
И тебе ли мгла куренья,
Холод темноты,
Запах воска. Запах тленья,
Мертвые цветы?
Дивен мир твой! Расцветает
Он, тобой согрет,
В небесах твоих сияет
Солнца вечный свет,
Гимн природы животворный
Льется к небесам…
В ней твой храм нерукотворный,
Твой великий храм!
1889
Под орган душа тоскует…

Под орган душа тоскует,
Плачет и поет.
Торжествует, негодует
Горестно зовет:
1 2 3 4 5