В этот день Шушутка проснулся поздно и тоже решил отправиться с котами добывать ёлку, и был даже рад, что дома никого, кроме Кахабасечки, затеявшей печь блины, не осталось. Шушутка давно имел намерения насчёт одной маленькой, не очень пушистой, но весьма колючей ёлочки, растущей недалеко от Маськиного дома, а говоря по совести, непосредственно за Маськиным забором. Поскольку коты не желали морозить лапки, Шушутка погрузил их на детские санки и повёз за собой на верёвочке, следуя знаменитой кошачьей пословице, гласящей: «Любишь кататься – люби и котов катать!»
Все три команды удалялись друг от друга примерно с одинаковой скоростью и напоминали разлетающиеся галактики в нашей раздувающейся как на дрожжах Вселенной.
Первым до цели своей экспедиции добрался Маськин с тапками, и, можете представить, каково было их удивление, когда приглянувшейся Маськину гордой, пушистой синей ели на месте не оказалось. На пеньке ёлочной иголкой была приколота записка:

«Ушла в парикмахерскую. Ёлка».
– Надеюсь, эта модница не перекрасится в рыжий цвет, – недовольно проворчал Маськин, а то я не рыжий встречать новый год с рыжей ёлкой.
Маськин часто подчёркивал, что он сам – не рыжий, хотя, в общем, имел немало веснушек и рыжих очень любил и уважал. Был у него даже рыжий друг по имени Лезерёнок.
Маськин с тапками сели на пенёк и принялись ждать. Однако время проходило, а ёлка не возвращалась. Вдруг Левый Маськин тапок заметил, что из-за ветвей соседних деревьев кто-то за ними подглядывает. То была та самая ёлка, которая ни в какую парикмахерскую не уходила, а специально спряталась в сторонке и пыталась увильнуть от почётной обязанности торчать три недели в качестве новогодней ёлки в Маськином доме.
Вы только представьте себе, мой эгоистичный читатель, как должна себя чувствовать гордая, свободолюбивая ёлка, когда её притаскивают в дом, а потом наряжают, как дуру, блестящими побрякушками? У ёлок ведь тоже в последнее время стало проклёвываться гордое самосознание, и они не желают более торчать несмышлёными палками посреди наших домов. У них теперь есть свои устремления, идеи и цели.
Давно прошли времена Аристошкина, который полагал, что у всякой вещи есть определённая цель, заключающаяся только в том, чтобы нас обслуживать. Теперь у ёлок свои искания, и они твёрдо уверены, что дикарская традиция наряжать их на Новый год есть ничто иное, как проявление человеческого идиотизма, замешанного на дендрофобии и тунеядстве.
Но не тут-то было. Левый Маськин тапок нашептал Маськину о том, что увидел, и Маськин, как опытный охотник за древесностружечными, не подавая виду, поднялся с пенька и принялся прохаживаться по опушке.
– Ёлки-моталки! И куда это Ель Ивановна запропастилась? – наигранно громко вопрошал он. – Придётся в этом году довольствоваться пластиковой тайваньской ёлочкой…
Затем Маськин достал из кармашка свой любимый красный карандаш и, густо его наслюнявив, написал на обратной стороне записки:

«Был. Не застал. Ушёл. С Новым годом! Маськин».
Затем Маськин легко подхватил корзинку с тапками (они значительно похудели за время простуды, потому что б?льшая часть их веса ушла на сопли) и сделал вид, что отправился домой, а сам, отойдя несколько шагов от опушки, засел в кусты и принялся наблюдать, что дальше будет.
Наивная ёлка тут же выскочила на опушку и, немного поёрзав, пристроилась на своё место на пеньке. Тут Маськин, не долго раздумывая, выскочил с тапками из засады и бросился на ёлку. Та сначала покачнулась от неожиданности, но потом практически сразу пустилась наутёк. Маськин с тапками начал упорное преследование.

Тем временем охотники с собаками добрались до своей ёлки, которой тоже на месте не оказалась. Она была членом местного ёлочно-палочного комитета леса и была на заседании. По крайней мере, так сообщала записка, приколотая к пеньку и прочитанная Барабуськой, потому что он лучше всех знал буквы и разбирал ёлочный почерк.
– Научили ёлок грамоте на свою голову, – хрипло проворчал домовой барабашка Тыркин и почесал за правым рогом на своём викингском шлемике. В его времена ёлки были гораздо покладистее… Сам Тыркин считал себя грамотным троллем, хотя знал только две норвежские буквы. (Одну, выглядевшую как перечёркнутое «о», как будто написал, а потом стало жалко и зачеркнул – очень норвежская буква, я вам доложу. Её нужно было читать как «ё». А также Тыркин знал букву «а» с маленьким кружочком на макушке, которую надо было читать как «о». Саму букву «о» в норвежском надо читать как «у». – я это серьёзно.) И потому ёлкам Тыркин сильно завидовал, ибо знание всех букв позволяло ёлкам читать и даже писать записки и тем самым водить за нос простодушных охотников. Тыркин же мог написать только викингский возглас «ёо!» или «оё!», что большого количества информации, как вы понимаете, передавать не могло. Читать этот возглас Тыркину не доводилось, потому что он был исключительно устным и на письме практически не встречался
Наши охотники были доверчивыми и засобирались домой. Только пёс Колбаскин почуял что-то неладное, и, напав на след ёлки, быстро её нашёл в близлежащих кустах.
Началась упорная погоня. Впереди, растопырив ветки, бежала ёлка, за ней с лаем неслись Колбаскин и Сосискин и изредка на лету покусывали её нижние ветки, от чего ёлка принималась бежать ещё быстрее. За собаками еле поспевали охотники Тыркин и Барабуська. А Плюшевый Медведь никуда бежать не стал, сел на пенёк и стал изучать особенности ёлочной каллиграфии, рассматривая оставленную ёлкой записку. Плюшевый Медведь вообще имел склонность к вдумчивому созерцанию и носиться как угорелый по заснеженному лесу – пусть даже и за ёлкой – не собирался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99