Маськин, возможно, хотел забыться в танце, унестись на край естества, ритмично двигаясь под дерзкую музыку взвивающегося танго. Но всякая страсть, как и всё, что только может быть испытано с избыточным преувеличением, не может принести длительного отдохновения ни душе, ни её понурому носителю – телу. Всякое увлечение вредно, если оно чрезмерно, и поэтому Маськин с Плюшевым Медведем решили вернуться домой, ибо, как бы ни были хороши и привлекательны заморские гастроли, всему следует положить предел, ибо нет ничего настолько продолжительного, чтобы оно смогло растянуться больше, чем того позволяет и без того натянутая до предела резинка нашей жизни. Смотрите, не отпустите ненароком конец этой резинки, а то она обязательно не преминёт прилететь вам прямо в лоб!
Вернувшись домой, Маськин решил променять танго на манго, ибо этот фрукт, возможно, столь же экзотичен, но не требует ни особых усилий, ни шарканья ног по протёртому до полной сухости паркету. Манго, несколько неприличной овальной формы, дарит терпкое отдохновение от знойного танго, и от этого наверняка эти две экзотических ипостаси рифмуются без томного усилия со стороны даже начинающего поэта. Ах, манго, манго… Ах, танго, танго… Что может быть проще и неприхотливее этих блистательных строк!
Воротившись, Маськин с Плюшевым Медведем стали усиленно обживать текущий момент, кое-где привесили картинки, а где-то поставили вазочку с ромашками. Перестанем же и мы жить либо в нашем прошлом, либо в будущем, ибо всё, что нам дано, – это Маськино танго настоящего текущего неумолимого момента, который не перестанет течь до тех пор, пока мы сами не перестанем существовать!
Глава 42
Маськин антиурбанизм
Почему люди селятся в городах? Что привлекает их в этих трущобных муравейниках с потоками агрессивных автомобилей и толпами не менее агрессивных, холодных, как сельди, прохожих? Что заставляет их проводить свою жизнь в пробках и трястись в душном общественном транспорте? Одни говорят, что в городах есть работа, что в них теплятся очаги культуры, другие – что нигде, как именно в городах, можно от души развлечься и отдохнуть.
Но всё это не совсем так. Люди лукавят, называя все эти причины, и умалчивают главную, так сказать, основную причину их скучивания в городах. Вы догадались, какую? Всё дело в стадном чувстве!
Раз вон тот мужик тут поселился, то и я тут поселюсь, прямо напротив его двери, и буду маячить у него перед глазами, пока он не запустит в меня веником. Но законы и полиция запретили швыряться вениками, и так возникли города, где все должны уживаться со всеми, соприкасаясь буквально рукавами и даже локтями на каждом шагу, наступая друг другу на ступни и пятки, обутые в туфли и ботинки, стандартные, как будничная производственная явь мануфактур и сталелитейных заводов.
С одной стороны, стадность делает людей людьми. Мы – слабые, голые твари, или, по крайней мере, таковыми нас сделала ещё более изнеживающая цивилизация, – не можем сами себе ни пропитания добыть, ни кров возвести, обязательно нужна нам дорогостоящая помощь себе подобных.
Представьте, как хорошо было бы быть вольными медведями! Ничегошеньки, кроме самочки, тебе от своего биологического вида не надобно. Отделил себе побольше гектаров лесных угодий, обрычал других медведей – и ходи, прохаживайся всё лето, жир нагуливай. Такой свободы и независимости людскому роду и не снилось. А ведь вся разница между нами и медведями в том, что всё, что им нужно, – у них всегда при себе. Тёплая шуба растёт прямо из собственной кожи, острые ножи когтей и зубов – тоже всегда при себе. Ходи-броди, наслаждайся жизнью. Не нужно никаких приличий и правил хорошего тона, потому что вообще ни с кем, кроме добычи, общаться не нужно. А с добычей чего церемониться? Даже смешно, ей-богу: «Извините за беспокойство, не позволите ли вас съесть? Спасибо. Мням-мням». Бред. Вот поэтому у медведей и наблюдается такой непредсказуемый, вспыльчивый характер, потому что им просто не было необходимости культивировать в себе особые общественные повадки, свойственные более тесно общающимся со своими собратьями видам.
Вот медведи и не селятся в городах, не устраивают мировых войн, не загрязняют окружающую среду, не посылают космические корабли к Луне, Марсу и ещё куда подальше. Они не жгут на кострах Джордано Бруно и не организуют Освенцимов. Им и так всё хорошо и уютно. Берлогу отыскал и завалился в спячку – вот тебе и вся политика да экономика без падения курса акций, глубоких кризисов и финансовых афёр, являющихся их неотъемлемыми причинами и следствиями. Плюшевый Медведь хоть и был медведем в какой-то мере игрушечным, можно даже сказать понарошечным , всё-таки сохранял в себе эту гордую независимость своих грозных прототипов – бурых и чёрных медведей, гигантов гризли и даже жутких белых медведей, единственных представителей семейства медвежьих, планомерно и злонамеренно охотящихся на человека. Плюшевый Медведь, разумеется, ни на кого не охотился, но подспудно чувствовал в себе эту потенциальную разухабистую вольность, столь присущую всем медвежелапым и косостопым!
Необходимость собираться в толпы, а следовательно, и строить города является одновременно и благословением и проклятием человеческого рода. Фрейд, цитируя Лебона, указывает важный момент для суждения об индивиде, участвующем в массе. «Таким образом, становясь частицей организованной толпы, человек спускается на несколько ступеней ниже по лестнице цивилизации. В изолированном положении он, быть может, был бы культурным человеком; в толпе – это варвар, т.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99