У людей все запутаннее и невыразимее. Переплеты человеческих поколений бывают простыми и сложными. Простые переплеты состоят из одного цельного монолита – эдакой жизни, простреленной навылет, для вящей демонстрации потомкам. Сложные – крошатся от любого прикосновения, при этом часто оказывается, что сложные переплеты – просты, а простые – вовсе не так уж однозначны. Но книги, несмотря на полное отсутствие содержания, живут долго и переживают многих своих читателей, и жизнь – это открытый порт, в который допускается заход любых кораблей. Там, приютившись на обветшалом пирсе, мы, уподобляясь Анхизу, скрещиваем своих кобыл с божественными жеребцами, стремясь произвести впечатление на очередную невнятную Афродиту.
А между тем где-то в сладких складках безумного пространства висит какая-нибудь двойная звезда в созвездии Овна, и возможно, она не имеет к нам никакого отношения, но разъяренный Зевс найдет нас и там, в системе раздвоенных солнц, чтобы наказать за поруганную дочь, долбануть нам, скажем, молнией по шее или по прочим конечностям… Голова ведь тоже является конечностью! А казалось, что она не иначе как бесконечность… И следовало бы раскаяться, но можно спрятаться за путаницей названий, ибо следует отметить, что многочисленные случаи применения одного и того же слова к совершенно разным и не имеющим друг к другу отношения явлениям являются результатом вполне сознательно проводимой тактики обеспечения человеческого алиби на Страшном Суде, а вовсе не проявлением беспорядка и неорганизованности в соответствующих человеческих структурах, а также в судьбоносных слоях нечеловеческих потусторонностей, где однозначно решается, что, например, мюсье Кюри будет убит в Париже колесом омнибуса, а не в Москве тремя выстрелами из снайперской винтовки при выходе из Краснопресненских бань.
Вся наша жизнь – от несмелого расcвета до пожухлого заката – целиком и без остатка заключена в нас самих. Как амфора, наполненная до краев, включает в себя сразу и первый, и последний глоток, так и наша душа является точным слепком нашей судьбы и мысли. Мы носим ее терпкое содержимое под сердцем, словно младенца, который не желает покидать утробы. Мельчайшие детали прошлого и отдаленные штрихи грядущего – все ютится и переплетается в нас, не давая нам спокойного права вполне насытиться текущим моментом.
Более того, мы несем в себе и прошлое наших предков, и будущее наших потомков, потому что переданное нам отношение к жизни мы передаем дальше, и от всего этого невозможно ни скрыться, ни отмахнуться.
Хорошо, когда оказывается, что быть связующим звеном поколений сладко и приятно, что ничего не нужно менять. Что и так все замечательно, поскольку предки достойно проводили время в трудах и думах, в благостном отношении к своим чадам, в мудром радении над каждым колоском их детства, росточком нежным, но упорным, тем, что произрастает в тиши младенческих грез и вьется в юность, зрелость и старость верным залогом счастья. Хорошо переносить в свою едва образовавшуюся семью умеренные традиции и теплую атмосферу взаимного восхищения…
Но что же делать, если нам не повезло? Что, если родители, по воле вечно осуждаемых времен и не менее критикуемых нравов, оказались людьми холодными, чрезмерно строгими и невнимательными? А может быть, вспыльчивыми и несправедливыми? Или даже вздорными и жестокими? Что, если внутренняя среда обитания прошлого поколения была насыщена враждой и предательством, завистью и неверием, глупостью и несносной пошлятиной? Неужели мы обречены нести все это и в свою нынешнею семью, а далее передавать по эстафете грядущим поколениям? Что может быть омерзительнее такого исхода? И многие считают его неизбежным, ибо не видят возможности выкорчевать собственные корни, что означает словно порвать с самим собой!
Как же все изменить не только для себя, не только для своих детей, обрадованных столь ценным с вашей стороны благородным побуждением, но и для своих родителей, которые еще живы, но которых, как говорится, только могила исправит?
Это невероятная затея, но не следует торопиться ставить на себе и своей семье крест. Постепенно и разумно, умело используя разношерстные события жизни, все же можно попробовать восстать против коренящихся в нас представлениях о предрешенности нашей судьбы, взглянуть трезво и непредвзято на то, что мы творим своими дрожащими ручонками с нашими родителями и детьми, поняв наконец, что то, что хорошо для общества в целом, вовсе не обязательно хорошо для каждой отдельной семьи, чтобы там ни утверждали психологи-многостаночники.
Думая своим умом, анализируя происходящее без присущих нам с детства штампов, надобно попытаться найти единственно возможный путь, ведущий к отгадке, как же все-таки разорвать ворсистую удавку поколений и начать с белого листа нечто такое, что сможет подарить нашим прямым потомкам уникальную возможность ничего не менять в устоявшемся сценарии жизни, возведенном в статус будущей семейной традиции, ибо он хорош и вполне достоин многократного и разнообразного повторения.

Родители Герберта Адлера были людьми нездоровыми. Мама – нервная, вспыльчивая и часто несправедливая. Герберту нередко доставалось по шее, если он попадался под руку в момент, когда у мамы что-нибудь не выходило со стряпней.
– Нечего тут околачиваться! – закрепляла мать оплеуху, и мальчику нечем было объяснить эту нелогичную бессовестность, кроме вбитой в его голову сентенции: «Мать побьет, мать и пожалеет»…
Отец был хмурым и медлительным человеком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53