Только что ей вспомнился умерший муж. Как странно, с чего бы это после стольких лет? Внезапно ей ясно почудилось, будто они только что расстались. Она прямо-таки видела его перед собой. Вот он неуклюже двигается по комнате, заводя одни за другими часы из своей бесчисленной коллекции. Старая дама улыбнулась, вспомнив, как ее раздражало, когда он устанавливал стрелки и заводил свои часы. Бой часов часто не давал ей спать. Но потом она привыкла и уже ничего не замечала. По-своему он был неплохим мужем, и хотя он погряз в долгах, в конце его жизни они стали ближе друг к другу. Она вспоминала его последние слова, которые он пробормотал, умирая, сорок лет назад: «Не забывай меня».
Герцогиня снова прикрыла глаза, пытаясь не думать о боли в груди. Потом она позвонила в маленький колокольчик, стоявший на столике рядом с креслом. Хотя в камине ярко пылал огонь и были задернуты шторы, отрезав ее от серого февральского вечера, ей было холодно. Еще рано и маленький круг ее придворных пока не ужинал, да герцогине и не хотелось есть.
Когда вошли ее придворные дамы, она попросила, чтобы ей помогли лечь в постель. Последнее, что она сделала перед тем, как заснуть – вынула старинные часы герцога с отделкой из черепашьего панциря и осторожно завела их.
Когда королева и принц прибыли из Лондона, герцогиня была без сознания. Они стояли в полумраке комнаты рядом с кроватью. Виктория опустилась на колени и взяла в ладони слабую руку матери. В это мгновение от них отлетели годы.
– Мама! Мамочка!
Она умирала, ее дорогая мамочка, с которой они были счастливы столько лет… Лежала здесь такая неподвижная и ничего не чувствовала. Дыхание у нее было очень громким и хриплым, а рука, которую Виктория целовала и гладила, казалась влажной и безжизненной.
По щекам у Виктории лились слезы. Придворные дамы герцогини отодвинулись подальше. Было что-то ужасное в горе королевы. Казалось нереальным, что она стоит на коленях, проливает слезы и называет герцогиню «мамочкой!», совсем как самая обычная женщина. Одна за другой дамы покинули спальню, оставив с ней Альберта.
Он не плакал. Рыдания никогда не выразили бы его чувства к старой герцогине, лежавшей перед ними. Его горе граничило с завистью. Эта женщина ему нравилась, и на все его попытки облегчить ее жизнь она отвечала ему глубокой благодарностью и любовью.
Он чувствовал, что она относилась к нему, как к сыну. Слава богу, потому что сейчас, когда Виктория стояла перед ней на коленях, ее не мучила совесть. Он нежно обнял жену и поднял ее на ноги.
– Ты должна отдохнуть, – шепнул он Виктории. – Ей уже никто не поможет. Если она очнется, нас позовут.
Но старая герцогиня так и не пришла в сознание. В течение ночи королева несколько раз тихо приходила в ее спальню с лампой, точно ждала какого-либо знака. Виктория услышала, как внезапно прекратилось хриплое дыхание и в этот момент зазвонили старинные часы ее отца.
– О, когда я вспоминаю, как была несправедлива к ней…
Альберт смотрел на расстроенное лицо Виктории. Глаза у нее опухли от рыданий. Он подумал, уж не послать ли опять за врачом. Сэр Джеймс Кларк уже осмотрел королеву и объявил, что только время в состоянии излечить ее от глубокого горя. Альберт недоумевал, почему он не прописал ей успокоительное. Ему никогда не нравился этот человек, он ему не верил. К тому же у него были грубые манеры, раздражавшие принца.
Припоминалась старая история, связанная с ним и одной из фрейлин герцогини Кента Флорой Гастингс, или это была дама из окружения Виктории? Альберт не смог восстановить в памяти все подробности, но был уверен, что сэр Джеймс не показал себя в той ситуации достойным врачом и человеком. Однако Виктория очень доверяла ему. Сэр Джеймс повторил, что постепенно королева отойдет от шока, вызванного смертью матери.
А между тем реакция королевы пугала всех при дворе и даже волновала правительство. Виктория после похорон упала в обморок. Она лишилась аппетита и сна, не могла заниматься делами, и проводила время, рассматривая вещи матери, читая ее дневники. Она мучилась и рыдала, пока Альберт не стал всерьез опасаться нервного срыва. Он никогда не подозревал, что нервная система его жены настолько ранима, не ожидал подобной реакции на смерть герцогини. Однако ни он, да и ни сама Виктория не понимали, что агония сожаления и потоки истеричных слез были выражением более глубоких чувств, чем горе по поводу утраты матери. Виктория привязалась к матери слишком поздно в своей жизни, и ее привязанность была вскормлена Альбертом, и ее поддерживала любовь матери к Альберту.
Виктория рыдала и доводила себя до истерики, потому что почувствовала могущество и неотвратимость смерти. Для Виктории это означало только одно, смерть забрала ее мать. Смерть заберет Альберта. Смерть сможет забрать Альберта, если только по воле Божьей она сама не умрет первой. Хотя это может случиться через много, много лет, неотвратимость расставания почти свела ее с ума!
– Когда я вспоминаю, как я была настроена против матери, не могу этого вынести, Альберт. И виновата во всем эта хитрая Лизен. А мать так любила меня! В ее дневниках я прочла о себе такие милые замечания… О, Альберт, я бы отдала все на свете, чтобы она вернулась ко мне, и я могла бы все исправить!
– Тебе не о чем жалеть, – успокаивал ее Альберт. – Ты была для нее хорошей дочерью, ты сделала ее счастливой.
– Но только в конце ее жизни, – продолжала рыдать Виктория. – Мне следовало хорошо к ней относиться все время. Альберт, как ужасно, когда ты не можешь вернуть себе дорогого человека. Я раньше не понимала этого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112