— Четыреста лет тому назад Роберт Ковентри создал это окно, — сказал Джордан. — Он потратил на эту работу три года. Ему заплатили королевскую сумму — пятьдесят шесть фунтов. Как ты считаешь, окно того стоило? — Не услышав ответа, он взглянул на ее лицо и задумчиво покачал головой. — Ты меня не слушаешь.
— Это потрясающе, — прошептала она. — Я не могу выразить. Это все.
— Я так и думал, что тебе понравится. — Он улыбнулся. — Я разрешаю тебе молиться у алтаря Ковентри до полудня — иначе я нарушу данное Дороти слово.
— До полудня? Нет! — Она умоляюще взглянула на него. — Мне нужно гораздо больше времени. Это же только одно окно! А в Минстере их сто тридцать.
— Я обещал Дороти, что… — Тут Джордан увидел ее отчаянное лицо. — А, какого дьявола! До заката.
Марианна оживленно кивнула:
— Тогда я смогу как следует рассмотреть Большое западное окно. — Она снова повернулась к Восточному окну и мечтательно проговорила: —Вы видите, как он сочетает цвет и технику гризайля? Правда, великолепно?
— Великолепно, — отозвался он, снисходительно улыбаясь. — Я поговорю с архиепископом, чтобы тебе не мешали.
— Мне не помешают.
— Да, я сомневаюсь, чтобы тебя сейчас могло что-то отвлечь. Я зайду в какую-нибудь лавку и попробую найти тебе туфли и платье на обратную дорогу.
В некоторых витражах Ковентри позволил себе пошутить. Папа об этом не упоминал… Что там сказал Джордан? Она машинально откликнулась:
— Да-да, конечно.
— Или, может быть, ты предпочла бы рубище и пепел?
Синие цвета были великолепны, но, Господи всемогущий, эти красные!..
— Как вы сочтете нужным.
Она смутно заметила, что он покачал головой, а потом услышала его удаляющиеся шаги.
Как Ковентри удалось добиться этого поразительного оттенка красного?
* * *
Когда последний вечерний свет померк, Джордан пришел забрать Марианну. Она стояла у Западного окна, потрясенная, с лихорадочно горящими глазами и застывшим от изумления лицом. Молча, осторожно он взял ее под руку и увел из Минстера в ближайшую гостиницу. Она почти не заметила, как он сунул ей в руки узел с одеждой.
Красные и синие.
Матовые и прозрачные.
Свет.
Прежде всего — свет.
Он усадил ее в карету и сам устроился на сиденье рядом с ней.
— Насколько я понимаю, ты хорошо провела день?
— Знаете, они же вечны, — тихо проговорила она.
— Да, им уже немало лет.
— Можно сжечь великое полотно, можно разбить статую, но эти окна рассчитаны на вечность.
— Если не вмешиваются глупцы вроде Неброва. — Он нахмурился. — У тебя горят щеки. Как ты себя чувствуешь?
— Свет…
— Я велел Джорджу захватить корзинку фруктов. Ты сможешь есть?
Она нетерпеливо отмахнулась. Какая там еда! Она была переполнена впечатлениями, красками, светом, они рвались наружу…
— Я чувствую себя так, словно я витраж, словно вы можете видеть меня насквозь, и в то же время я живая, теплая… — Она встряхнула головой. — Я чувствую себя… очень странно. Со мной что-то не так?
Он хохотнул:
— По-моему, ты опьянела.
Она покачала головой:
— Не может быть. Я не пила вина.
— Есть более опасные формы опьянения, чем те, что дарит виноградная лоза. — Он положил ее голову себе на плечо. — Отдыхай. Я буду более снисходителен к твоей слабости, чем ты была к моей.
Марианна на секунду напряглась. Она смутно помнила, что по какой-то причине не должна допускать такой близости, но вспомнить эту причину ей не удалось. Она снова прислонилась к нему.
Он подарил ей Минстер! Он подарил ей это чудо.
— Постарайся заснуть. Думаю, что по дороге сюда ты почти не смыкала глаз.
— Я очень на вас злилась.
— Знаю.
— Почему вы это сделали?
— Причуды дурней и пьяниц необъяснимы.
— Это была не причуда.
— Ну что ж! Если хочешь думать обо мне лучше, чем я есть на самом деле, я спорить не буду. Такому закоренелому грешнику, как я, пора уже думать о спасении души и творить как можно больше добрых дел, чтобы уравновесить другую чашу весов.
— Вы… были очень добры.
— Обязательно скажи это Грегору. Может, он не станет меня пороть.
Он не желал говорить серьезно. Может быть, он сделал это в благодарность за тот витраж, на котором она изобразила его мать? Было видно, что он глубоко тронут ее подарком.
Но, в конце концов, какая разница, почему он это сделал. Главное — он подарил ей Минстер, и этот бесценный дар никто у нее не отнимет.
Ей захотелось поделиться с ним своей радостью:
— Вы заметили синие тона? Правда, великолепно?
— Да. — Он погладил ее по голове. — Хотя должен признаться, что смотрел на всю картину в целом и не сумел обратить внимания на отдельные детали.
— Конечно, это трудно. Я сама никогда еще не видела таких гигантских витражей.
— Они лучше, чем Окно в Поднебесье твоей бабушки?
— Нет. Бабушкина работа была лучше, но у нее никогда не было возможности сделать витражи такого масштаба. Семьдесят шесть футов…
— По-моему, тебе лучше бы перестать думать о Минстере, или ты никогда не заснешь. Что бывает после того, как ты проведешь разделяющую линию?
Неужели он запомнил ее объяснения в ту ночь на башне? Все, что помнила она, — это мерцающая чувственность и его мягкий голос в темноте. Сейчас их тоже окружала темнота, и голос его звучал мягко, но теперь он нес ей успокоение, а не опасность.
— Я нарезаю куски стекла с помощью специальных резаков. После этого порошком пемзы я счищаю со стекла верхний окрашенный слой.
— А потом?
— Вам это ни к чему, — нетерпеливо ответила она. — Для вас это не может представлять ни малейшего интереса.
— Поскольку мне бесконечно долго придется жить с дырой в крыше, я хочу убедиться, что ты достаточно хорошо знаешь свое дело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118