Человек рождался и умирал, а между этими двумя событиями ему требовалось не так уж много: сытная горячая еда, удобная постель да, пожалуй, самое главное — ощущение, что ты не одинок в этом мире.
— Тебе нужен мужчина, — вдруг непререкаемым тоном изрекла Молли.
Кэтрин подняла глаза от котла с грязной посудой и с удивлением воззрилась на подругу:
— Что за бредовая идея?
— Совсем не бредовая. И то, что ты скорее уставишься себе под ноги или возведешь очи к небу, чем улыбнешься смазливому парню, только доказывает мою правоту. Ты слишком бледная, вздыхаешь целыми вечерами.
— Может, я просто зябну? — усмехнулась Кэтрин.
— А раз зябнешь, нужно, чтобы тебя кто-нибудь согрел, — резонно ответила Молли и в задумчивости уставилась на потолок. — Но кто? Мужчин у нас в последнее время, слава Богу, хватает, только ума не приложу, кто из них тебе бы подошел…
— Умоляю, Молли, — встревожилась Кэтрин, — только не занимайся сватовством.
— Для твоего же блага, дурочка!
— Муж нужен мне не больше, чем Ненвернессу нашествие саранчи, — поджав губы, отрезала молодая вдова.
— А кто говорит о браке? — удивилась Молли, глаза которой лукаво блеснули, как обычно при разговоре на подобную тему.
Кэтрин никак не могла примириться с этой привычкой новой подруги. Ее каждый раз оскорбляло, когда та бесстыдно начинала обсуждать интимную сторону жизни.
— Наверное, я просто устала, — сказала она, желая положить конец расспросам. Понятливая шотландка тут же прикусила язык и отправилась в большой зал за грязной посудой.
«Ты маленькая лгунья!» — упрекнул Кэтрин внутренний голос. «Да, я солгала, — вступила в диалог вторая половина ее „я“. — А что мне еще остается?»
Чувство, которое она испытала, услышав стыдливое признание Сары, было не просто ревностью. Так случается в море во время качки, когда судно, поднявшись на гребень волны, замирает, чтобы потом неудержимо рухнуть в бездну, а всех на борту начинает мутить. Нет, это больше, чем ревность.
Кэтрин и раньше неохотно шла по утрам в спальню племянницы, боясь увидеть на смятых простынях отпечаток его тела, а на подушке след его головы. Ей не хотелось вдыхать его запах, видеть его рубашку, брошенную на стул. Она изо всех сил пыталась не замечать следов присутствия Хью Макдональда в спальне жены, и если ей это удавалось, то лишь потому, что она старательно отводила глаза.
Здесь он занимался любовью с Сарой: ласкал ее соблазнительное тело, разжигал в ней страсть поцелуями, трогал языком соски, а уходя, оставлял ее истомленной их неистовым соединением. Однажды, помимо истомы, он оставил ей ребенка, и от этой мысли Кэтрин хотелось завыть.
Даже ночью молодой вдове не удавалось отдохнуть, неотвязные думы преследовали ее и во сне. Таких снов у нее прежде не было. Снились вещи, которые она никогда не сделала бы наяву, в воображении проплывали грезы, которых она сама пугалась. То ее ласкали незнакомые руки, то целовали чужие губы. Просыпаясь утром, Кэтрин обнаруживала, что обеими руками сжимает одеяло, словно это были чьи-то плечи, а сбившаяся в комок простыня между ног бесстыдно напоминала мужскую плоть.
Проходило немало времени, прежде чем она снова начинала дышать нормально, разжимала сведенные руки и, уже придя в себя, обводила глазами комнату. Рядом никого не оказывалось. Не было ни дразнящей улыбки, ни пряди черных волос, упрямо падающей на лоб, ни мужского запаха. Билось только одно сердце, ее собственное, а постель была горяча от жара только ее тела.
Новый день сулил новые соблазны и новые муки.
Если бы еще совесть оставила ее в покое. Но это надоедливое чудовище отказывалось покорно умереть или хотя бы поменьше докучать ей. Как и боль.
Хихикнув, Молли перекатилась на спину и шлепнула по дерзкой руке.
Уткнувшись в шею женщины, Патрик шепнул ей на ухо нечто нескромное и, довольный, расхохотался, когда она залилась стыдливым девичьим румянцем.
— Молли, любовь моя, вот уж не думал, что мы с тобой… — Его улыбка была ласковой и в то же время плотоядной.
Молли тоже сходила по нему с ума, и при других обстоятельствах это могло бы ее встревожить. Но прожив несколько счастливых лет в замужестве, а затем полтора десятка лет вдовея, она бросилась в любовь, как в омут, ни о чем не жалея, с радостью отдавая себя. Хотя порой шотландка чувствовала, что разумнее ни к кому не прикипать сердцем, особенно в эти тревожные времена.
Она тоже улыбнулась, однако улыбка вышла грустной. Патрик сразу это заметил и привлек Молли к себе, желая утешить. Он лежал, свесив раскинутые ноги с кровати, но Молли устроилась на нем не хуже, чем на пуховике. Отрадно сознавать, что этот великолепный образец мужской породы будет принадлежать тебе вечно. Но почему-то вечность имела странную привычку кончаться гораздо раньше, чем хотелось бы Молли. Да еще эти тревожные слухи о войне, таинственные разговоры об оружии, ненвернесских лошадях и прочих малоприятных вещах…
Молли попыталась отогнать беспокойные мысли. Уткнувшись Патрику в грудь, еще влажную от их страстного любовного соединения, она ласково провела языком по курчавым волосам, а потом все-таки задала вопрос, который давно ее мучил.
— Что ты сказала, любимая? — переспросил он нежным голосом, так странно не вязавшимся с его монументальной наружностью.
— Неужели будет война? — повторила она.
Теперь, когда ужасное слово произнесено, ей вдруг стало легче, словно часть ее тревоги легла на широкие плечи Патрика. Прильнув щекой к его груди, Молли наслаждалась мощью мускулов, ровным стуком сердца, чувствуя, как подбородок любимого уткнулся ей в волосы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96