— За что?
— За то, что любишь меня, за этот чудесный год, за ребенка… И за то, что тебе нравится мое пение, — добавила она с лукавой улыбкой.
Он привлек ее к себе.
— Готов подписаться под всем вышеперечисленным, кроме пения.
Она снова улыбнулась и уткнулась лицом ему в грудь.
— Алекс, неужели ты не понял, что я имею в виду? Он рассмеялся.
— Любимая, но благодарность — не то, что я хотел бы получить от тебя.
— А что бы вы хотели получить от меня, милорд? — Она провела ладонью по его груди.
— Пожалуй, немного твоей изобретательности.
— Вы не устали, милорд?
— Едва ли подобное возможно, — засмеялся Алекс. — Слишком уж живо я реагирую на каждое твое прикосновение.
Граф поцеловал жену в губы. Погружая пальцы в шелковистое золото ее волос, он прошептал:
— И тебе спасибо, Лаура.
Он принялся поглаживать ее груди. Затем стал целовать соски;
— Спасибо, любимая, за твою красивую грудь и за эти чудесные соски.
Она улыбнулась и тихонько застонала.
— Спасибо за то, что принимаешь меня, — сказал он, поглаживая ее по животу.
Лаура чувствовала, что уже вновь готова принять его.
— Спасибо, любимая, за твои сладкие губы. — Он провел ладонями по ее бедрам. — И за те стоны, что ты издаешь, когда мы сливаемся воедино. И за вздохи и укусы, когда твои острые зубки впиваются в мое плечо.
Она провела ладонью по его лицу, и он поцеловал ее руку.
— Спасибо за то, что не скрываешь своих чувств, спасибо за твою страстность. — Он прикоснулся к ее увлажнившемуся от желания лону, затем коснулся груди, расцветавшей от его ласк. — Спасибо за то, что ты такая горячая и влажная.
— А что во мне тебе больше всего нравится, Алекс? — Она провела пальцем по его губам.
— Любовь моя, мне нравится в тебе все.
— Невежливо отказываться от подарка, милорд.
Лаура обняла мужа и поцеловала в губы. По телу его пробежала дрожь и в следующее мгновение он вошел в нее. Она тихонько вскрикнула и тотчас же застонала.
— Значит, я отказываюсь от подарка? — прошептал Алекс. Он приподнялся и, чуть отстранившись, принялся поглаживать пальцами ее лоно.
Лаура обвила руками его шею и простонала:
— Ты мучитель, Алекс…
— Но ты такая сладкая, — пробормотал он, принимаясь целовать ее груди.
Тут Лаура, обхватив ногами бедра мужа, привлекла его к себе, и он снова вошел в нее. Она опять застонала и, устремившись ему навстречу, увлекла его в огненный водоворот страсти. Казалось, это продолжалось часами, и наслаждение было почти болезненным.
Потом они долго лежали в полном изнеможении, лежали, думая о том, что им с каждым разом становится все лучше вместе — все больше страсти рождалось между ними.
Наконец Лаура со вздохом, пробормотала:
— Всегда так… пожалуйста.
И оба рассмеялись.
Глава 24
Крепко зажав в кулаке записку, Лаура закрыла дверь дрожащей рукой. Двигаясь очень медленно, словно каждый шаг давался ей с огромным трудом, она подошла к новому столу — Алексу за ним так и не пришлось посидеть — и, опустившись в кресло, начала читать.
«Моя дорогая жена,
ты просила меня помнить Хеддон-Холл и добавить твое имя к моему списку забот — просила так, будто не являлась моей величайшей радостью и самой священной из моих обязанностей.
Я вынужден покинуть тебя сейчас, но не потому, что хочу этого, а потому, что долг велит мне сделать это.
Я буду тосковать по тебе, как святой тоскует по Господу, как ребенок — по матери, как мужчина — по своей возлюбленной.
Моя любовь к тебе вступила в конфликт с чувством долга, но если бы я отказался выполнить то, что от меня требуется, я перестал бы быть тем человеком, которого ты любишь.
Каждую ночь ты будешь мне сниться. И каждое утро рассвет будет напоминать мне о твоей улыбке.
Считай дни, которые мы проведем в разлуке, чтобы потом, когда у нас останутся лишь обязательства друг перед другом и перед нашими детьми, стократно возместить каждый из потерянных нами дней.
Береги себя и нашего ребенка, а я буду беречь себя.
Я лишь на время оставляю тебя, любимая. Ты должна верить, что я вернусь.
Твой навеки
Диксон Александр Уэстон, граф Кардифф».
«Алекс!» — мысленно взывала она в отчаянии, но глаза ее оставались сухими.
Лаура стояла у окна, выходившего в сад, однако ничего перед собой не видела — все сливалось в сплошную розоватую и зеленовато-желтую массу. В какой-то момент она вдруг сообразила, что думает о розах и о том, что надо поговорить с садовником: пусть, когда будет перекапывать землю под розами, добавит побольше опилок. Почему-то такие мелочи казались ей сейчас чрезвычайно важными.
Потом она долго сидела за столом, внимая звукам просыпавшегося дома. Хеддон-Холл и впрямь напоминал живое, только что проснувшееся существо. Из гардеробной доносился плеск льющейся воды — наполняли куб; по холлу расхаживала поломойка, молодой садовник спросил кое о чем молоденькую горничную, и та ответила ему грубостью на грубость… И еще мерно тикали часы на каминной полке.
В открытое окно вливался запах влажной земли, уже прогретой солнцем, — сладкий запах весеннего утра. Кроме того, в воздухе витал аромат лимона — его добавляли в состав для полировки мебели. И еще она чувствовала запах Алекса — комната по-прежнему хранила его запах…
Машинально разгладив записку мужа, Лаура положила ее на стол. Она смотрела на строчки, написанные рукой Алекса, но буквы расплывались у нее перед глазами. Ей казалось, что в душе ее что-то рушится и ломается…
Алекс ее оставил.
С какой легкостью он рассуждал о долге, и как зловеще звучали его слова — словно сама смерть наступила ей на горло.
Она надеялась, что он не забыл очки и теплый сюртук.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85