Девлен предпочел промолчать в ответ на обвинение Лоренса. Секретарь сказал правду.
За последние недели у Гордона накопилось немало дел. И помимо них оставался еще нерешенный вопрос об опеке над Робертом. Девлен собирался оспорить опекунство отца. Существовала слабая вероятность, что суд передаст мальчика на попечение кузена. Девлену не хотелось сражаться с отцом, особенно в суде. Его вовсе не привлекало, что все случившееся получит огласку, однако благополучие Роберта он ставил выше репутации отца.
Но как, черт возьми, перестать думать о Беатрис? Девлен пришел в контору на верфи, чтобы закончить кое-какую работу, проверить опись разгружаемых товаров и встретиться с двумя капитанами, а вовсе не для того, чтобы сидеть за столом, изображая слабоумного юнца, и мечтать о Беатрис, будто они не расстались с ней всего каких-нибудь пару часов назад.
Девлен мечтательно вздохнул. Одно воспоминание было ему особенно дорого. Однажды Беатрис с Робертом разбирали «Жизнеописания» Плутарха, и когда Девлен спросил, не слишком ли рано мальчику читать подобные книги, Беатрис улыбнулась в ответ:
– Роберту не нравятся басни Эзопа. Плутарх же пишет о людях, существовавших в действительности. Жизнь и деяния этих людей служат нам уроком.
– Вы сами всегда так учились? Каждый урок непременно должен содержать в себе мораль?
Беатрис ненадолго задумалась.
– Мой отец как-то сказал, что животные учат своих детенышей естественно и незаметно. Котенок повинуется матери или, возможно, следует своей природе, в то время как ребенок не имеет ни малейшего представления о тех уроках, которые когда-то усвоили его родители. Этот пробел должно восполнить образование. Мы учимся на ошибках и успехах других. Недостаточно уметь складывать колонки цифр или знать, как пишутся стихи. Нужно больше узнавать о человеческой жизни.
Только так можно сделать ее лучше.
– Знания сделали вашу жизнь лучше?
Беатрис посмотрела на него и улыбнулась:
– Некоторые считают, что женщине ни к чему тратить время на образование. Мне не раз приходилось это слышать. Но Плутарх научил меня принимать жизнь со смирением, без гнева.
– Думаю, гнев тоже нужен. Жизнь стала бы только лучше, будь в ней меньше логики и больше чувства.
– Вы думаете, я не испытываю никаких чувств?
– Мне кажется, вы запрятали их так глубоко внутрь, что они вас почти не тревожат. Даже Плутарх признавал, что человек слаб. Он говорил, что люди могли бы вознестись на небо и принять обличье ангелов, если бы не человеческие страсти.
– А еще он верил, что люди обречены умирать и рождаться снова. А вы в это верите?
– Ловкий способ уклониться от темы разговора. Да, мисс Синклер?
Потом Девлен встал и вышел из комнаты. Он боялся, что не сможет удержаться и поцелует Беатрис на глазах у Роберта и у молодой служанки, которая внесла в комнату поднос с печеньем и шоколадом.
Какой у нее чарующий голос! Низкий и глубокий. А когда она говорит, кажется, вот-вот раздастся ее пленительный смех. В уголках ее губ всегда таилась улыбка, а сами губы, очаровательные, дразнящие, просто сводили его с ума. Подчас желание вскочить из-за стола, пересечь комнату и поцеловать Беатрис становились нестерпимым.
Беатрис. Это имя вовсе не подходит ей, и в то же время оно неотделимо от нее. Это имя слишком скромно и обыденно для такой страстной натуры. И лишь он один знает, какой необузданной и даже распутной может быть эта женщина.
Девлен откинулся на спинку стула, захваченный вихрем воспоминаний. Он всегда будет помнить то чудесное утро, когда любовался спящей Беатрис. Солнечные лучи по-кошачьи опасливо прокрались в комнату, скользнули по ковру и мягко коснулись ног девушки, а затем, осмелев, расцветили яркими пятнами руку и щеку. Беатрис сонно заморгала, прикрыв глаза рукой, согретой солнечными лучами, и радостно улыбнулась Девлену. В этот миг она была так прекрасна, что у него перехватило дыхание от нежности. Но к восхищению примешивалось какое-то другое щемящее чувство. Внезапно жестокий, жгучий безотчетный страх сдавил его сердце. Что делать, если Беатрис вдруг покинет его? Нет, этого он не допустит.
Где теперь они с Робертом? Нашли ли кондитерскую? Наверное, Беатрис устала подниматься по бесконечным холмам Эдинбурга. Не нужно ли послать за ней карету? Как же удержать ее? Как не дать ей уйти?
Слишком много вопросов. Но им, к сожалению, суждено было остаться без ответа.
Экипаж промчался в каком-то дюйме от Беатрис. Ее обдало жарким конским дыханием и больно стегнуло по спине упряжью. Ось колеса задела ее лодыжки и порвала юбку. Цокот копыт по булыжнику смешался с грохотом колес, испуганным конским ржанием и истошными криками Роберта.
Когда карета пронеслась мимо, Беатрис, цепляясь за стену, медленно сползла вниз и села на мостовую. Ее ободранные о кирпич ладони кровоточили.
– Мисс! С вами все в порядке? – Ее тут же окружили прохожие – горстка незнакомых людей с совершенно белыми лицами. Должно быть, такое же лицо было и у нее самой.
– Так ездить – настоящее преступление!
– У вас кровь, мисс. – Какая-то женщина сунула надушенный лавандой платок в руку Беатрис, и та прижала его к порезу на губе.
– Мисс Синклер! Мисс Синклер!
Беатрис согнулась, привалившись к стене. Карета пронеслась по многолюдной улице, прохожие оборачивались ей вслед, а вокруг пострадавшей уже собралась порядочная толпа. Люди выражали сочувствие Беатрис и громко возмущались возницей-лихачом. Девушке пришлось встать. Сидя на мостовой, она привлекала к себе все больше внимания.
Беатрис с трудом поднялась. Ноги ее подгибались.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99