Гарри, вдруг стала ее жалеть.
Кэтрин никогда не знала Гарри по-настоящему.
– Оставь ее в покое, отец, – устало проговорила Глинет. – Оставь в покое их обоих. Мы и так проживем.
Викарий только отмахнулся. Таким же жестом он отпускал служанку.
– Не думай об этом, дочка. Я сам сделаю все, что нужно.
Вечером Питер вернулся в Балидон со шкатулками из Колстин-Холла. Бывший адъютант не стал оставлять их в библиотеке, а отнес в комнату к Кэтрин. Та поблагодарила молодого человека, поставила ящички на туалетный столик и несколько минут сидела и смотрела на них, опустив руки.
Первая из шкатулок была небольшой, но очень тяжелой, потому что ее нижний слой устилали золотые монеты. Здесь Кэтрин хранила случайные бумаги. Тут же оказались и рекомендации Глинет. Кэтрин их вынула и отложила в сторону для Монкрифа.
Вторая шкатулка была значительно больше. Ее специально сделали для хранения важных документов. Здесь была купчая на Колстин-Холл, план земельного надела, копия брачного контракта и завещание Гарри.
Кэтрин открыла шкатулку ключом, который всегда хранила у себя. Порылась среди бумаг и быстро нашла то, что искала, – документы, которые подписал Гарри, уезжая из Шотландии.
Кэтрин часто задумывалась, почему ее отец был так щедр с зятем, почему купил дорогой патент человеку, которого едва знал? Неужели он знал, что Гарри игрок, да еще и неверный муж?
В одной руке Кэтрин сейчас держала аптекарский пузырек с порошком, в другой – завещание Гарри. Гарри писал свои письма размашисто, буквы имели сильный наклон и едва помещались на странице. Почерк Монкрифа был мельче, ровнее и выдавал натуру более уравновешенную и сильную.
Если бы Кэтрин не сожгла те письма, она бы давно все поняла. Но и сейчас, глядя на подпись Гарри под завещанием, она сознавала, что видит этот почерк впервые.
Кэтрин стало трудно дышать. Она будто окаменела. Комната поплыла перед глазами.
«Моя любимая Кэтрин, я так о тебе тоскую.
Бывают дни, когда я просыпаюсь и чувствую твою ладонь на своей руке. Лишь мгновение твои пальцы ласкают меня, потом наступает рассвет. Мне кажется, что ты прощаешься со мной, когда я открываю глаза. Я помню, ты говорила, что ненавидишь темноту, а я стал любить ночь, потому что она сближает меня с тобой. Но возможно, я преувеличиваю, ведь я чувствую твою близость и наяву, когда пишу тебе. Боюсь, я излагаю свои мысли эгоистично, ведь у меня есть ты – внимательный слушатель, который не просит меня замолчать.
Женские молитвы помогают любому солдату, но все же скажи своему викарию, что тебе незачем проводить с ним столько времени. Я уверен, ты и так почти ангел».
Она делилась с ним мыслями, признавалась в малейших движениях души и тайных порывах.
Зачем Монкрифу писать ей?
Потому что Гарри было лень. Потому что он спал с другими женщинами. Потому что Кэтрин сама сходила с ума от любви и надоедала своими бесконечными письмами человеку, на которого они нагоняли скуку, и который относился к ним как к нежелательному напоминанию, что он женат.
Кэтрин сложила руки на туалетном столике и спрятала в них лицо.
Неужели она вызывала такую жалость, что Монкриф решил сам отвечать ей?
Сложив руки на коленях, Кэтрин бездумно сидела, пытаясь справиться с охватившей ее дрожью. Стук в дверь заставил ее очнуться. Кэтрин ожидала увидеть Монкрифа, но это оказался Уоллес.
– Ваша светлость!
Кэтрин встала, открыла дверь и с изумлением увидела, что Уоллес стоит в одной рубашке и панталонах.
– Ваша светлость! Горит главная башня! – Он заглянул ей через плечо.
– Монкрифа здесь нет. Возможно, он в винокурне. – Кэтрин почти не сомневалась, что муж там или еще в каком-нибудь месте, где ему быть вовсе не полагается. Он должен лежать в постели и поправляться после ранения. Но Монкрифу никто не указ.
– Да, ваша светлость.
Уоллес поклонился и поспешно отправился разыскивать Монкрифа.
Кэтрин бросилась к окну. Над круглой башней взлетали языки желтого пламени. Очевидно, пожар начался на чердаке, набитом старой мебелью.
Луны не было видно, дым от пожара закрывал звезды. Кэтрин прижалась лицом к холодному стеклу. Страшное зрелище горящей башни ужасало ее. Деревянные полы сгорят очень быстро, потом дойдет очередь до мебели и картин, потом – до сундуков на первом этаже.
Вдруг Кэтрин увидела, как по двору в одной рубашке бежит Монкриф, и сама выскочила из комнаты. Уоллеса не было на месте, Кэтрин схватила свой плащ, чей-то камзол и побежала к горящей башне.
Монкриф уже организовал две группы, которые по цепочке передавали друг другу ведра с водой. Кэтрин хотелось прокричать, чтобы он был осторожнее. Недавние мысли вылетели из головы, сейчас она думала только о грозящей ему опасности.
– Тебе нельзя здесь, – строго сказал Монкриф, подбежав к Кэтрин.
– И тебе тоже. – Она помогла ему надеть камзол на раненую руку. – Ты же болен.
В ответ Монкриф улыбнулся ей озорной улыбкой:
– Я же говорил, что быстро поправляюсь.
Кэтрин покачала головой и перевела глаза на бушующее пламя.
– Я так и не закончила инвентаризацию. Бог знает, сколько ценностей там сгорит.
– Будь это настоящие ценности, их не сунули бы в башню.
Кэтрин внимательно посмотрела на мужа: равнодушие к убыткам – как это на него похоже.
Монкриф ладонью пригладил волосы. На лбу остался черный след сажи. Кэтрин стерла его. Этот жест удивил обоих.
– Прости, – пробормотала Кэтрин, не желая объяснять, что просто хотела до него дотронуться. Все противоречивые чувства последних дней вдруг захлестнули ее.
Кэтрин столько месяцев горевала о человеке, которого никогда не существовало, и лишь сегодня поняла, что мужчина, о котором она грезила, – Монкриф.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86