— Ты что же, собрался вернуться домой на дельфине?
Бесстрашно глядя в глаза Дионисию, Микон ответил:
— Я готов ехать с тобой, Дионисий, куда ты скажешь, но где окончится наше плавание — решать судьбе. Нам же это неведомо. Поэтому я не хочу искушать бессмертных и делать выбор там, где речь идет о вещи столь же зыбкой и непостижимой, как и все земное.
— Ты не веришь в мою удачу? — удивился Дионисий.
— Почему же? — возразил Микон. — Я лишь напоминаю тебе, что между ртом и краем чаши часто лежит пропасть.
Обезоруженный его кротостью, Дионисий проглотил суровую отповедь и повернулся вновь к своим воинам, восклицая:
— Лишь бы наутро подул свежий западный ветер! Я принес уже жертву финикийскому богу, что на носу корабля, и окропил его лик, руки и ноги человеческой кровью, ибо я знаю, как любят ее финикийские боги. А Посейдону и морским богам я приношу в жертву вот это ожерелье, за которое дали бы не один дом и виноградник, чтобы доказать вам, что я верю в свою судьбу. Я приношу мою жертву охотно и весело, не требуя при этом, чтобы и вы пожертвовали богам что-либо из своей доли, и твердо надеюсь добыть взамен трофей не хуже, а может быть, даже лучше этого.
С этими словами Дионисий побежал на нос корабля и бросил тяжелое ожерелье в воду. Непроизвольный стон вырвался из груди воинов при виде того, как бесценная вещь исчезает в морской пучине. Но все также поняли, что Дионисий и впрямь верит в свою удачу, и, одобряя его жертву, стали царапать ногтями корабельный настил, дабы вымолить у богов западный ветер.
После этого Дионисий отпустил людей спать, пообещав, что сам покараулит до рассвета. Те разошлись, расхваливая своего заботливого военачальника, я вскоре мощный храп заглушил всплески волн и поскрипывание кораблей. Все так устали, что спали как убитые. Лишь двое на главном судне не сомкнули глаз: Дионисий и я.
Мысль о том, что нас ждет, не давала мне покоя. Овечьи кости показали нам с Дориэем на запад, и хотя вопреки им мы пошли на восток, в Ионию, судьба неумолимо поворачивала нас назад — и притом на край света.
Осознав, что на сей раз я навсегда покидаю Ионию, я ощутил комок в горле и впотьмах, стараясь не наткнуться на спящих, пошел искать бурдюк с водой, а напившись, поднялся на палубу. Я стал смотреть на серое небо и черное беспокойное море, слушая плеск волн и чувствуя легкое покачивание судна у себя под ногами.
Из задумчивости меня вывел тихий стук. Босой, я неслышно подошел к Дионисию, который стоял, перегнувшись через борт на носу корабля, и что-то вытаскивал из воды. Увидев, как он наматывает на локоть веревку, я удивленно спросил:
— Ты ловишь рыбу?
От неожиданности Дионисий чуть не свалился за борт.
— А, это ты, Турмс! — произнес он, пряча за спину свой улов. Но и в темноте я заметил ожерелье, которое он так великодушно пожертвовал богам на глазах у своих воинов.
Видя, что я все понял, он ничуть не смутился и со смехом сказал:
— Надеюсь, ты грамотный человек, не принимаешь близко к сердцу все эти жертвы богам и всякое такое. Мудрые люди в Ионии называли мифы о богах иносказаниями, толкуя их как заблагорассудится. Так вот и я считал своего рода иносказанием мой благочестивый дар Посейдону, и прежде чем бросить ожерелье в море, привязал к нему веревку, а другой конец ее закрепил на носу корабля.
— А как же западный ветер, о котором ты молил богов? — недоумевал я.
— О том, что будет западный ветер, я узнал уже вчера: по цвету моря, по тому, как оно дышит в темноте, — сознался Дионисий. — Помни мое слово: солнце взойдет в тучах, и ветер нагонит дождь.
Грубая откровенность его слов поразила меня: ведь даже у самого легкомысленного человека бывает что-то святое в душе.
— Ты что же, совсем не веришь в богов? — спросил я.
— Я верю в то, во что я верю, — уклончиво ответил Дионисий. — Но я знаю наверняка: брось я в море хоть сто ожерелий, мы никогда не дождались бы западного ветра, если бы ничто его не предвещало.
Дионисий тщательно вытер ожерелье о полу одежды и, сойдя вниз, спрятал его в свой сундук. Потом зевнул во весь рот, с хрустом потянулся и велел мне не раздумывать понапрасну, а идти спать. В море, добавил Дионисий, он будет думать за меня.
5
Как и обещал Дионисий, под утро хлынул проливной дождь. Наши корабли неслись по пенящимся волнам на восток — так что даже мачты гнулись. Качало так сильно, что Дориэю стало плохо. Его все время выворачивало, тем более, что еще давала о себе знать рана на голове. Да и из людей Дионисия многие пластом лежали на палубе, не в силах подняться.
Все суда, плывущие на запад, укрылись в бухтах, и Дионисий, никого не опасаясь, правил в открытое море. Когда же мы вошли в пролив у острова Родос, ветер стал стихать.
А на рассвете нам встретился целый караван судов, груженных зерном и маслинами для персов, осаждающих Милет. Оттуда нам весело махали, ведь корабль наш был финикийским, да еще Дионисий приказал поднять на мачте персидские опознавательные знаки.
Не то чтобы Дионисия соблазнила добыча; скорее всего он хотел лишь доказать своим людям и самому себе, что они все еще воюют за Ионию. Первый корабль мы захватили так быстро, что его команда ничего не поняла. Когда же Дионисий выяснил, что это были корабли греков из города Саламина на Кипре, тех, которые служили персам, он велел двум пятидесятивесельным судам таранить и потопить их. Ни зерно, ни маслины нам были не нужны: не могли же мы везти этот груз с собой!
Наемники персов пытались спастись вплавь, но Дионисий приказал добивать беглецов веслами и копьями, и вскоре море вокруг нас покраснело от крови. Дионисий не дал уйти никому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176