– спросила Анна. – Все эти маленькие люди хотят только одного: жить, работать, растить детей и исповедовать свою веру. Разве император защищает, в конце концов, столь уж великое дело, что ради него стоит идти на смерть? Ведь жизнь у человека одна. Одна скромная земная жизнь. Мне жаль этих людей…
– Ты говоришь как женщина, – заметил я. Анна замерла.
– Я и есть женщина. Что же в этом плохого? – спросила она. – У женщин тоже есть и ум, и мудрость. Были времена, когда этим городом правили женщины. И всегда делали это лучше, чем мужчины. Если бы слово женщин значило что-то и сегодня, мы бы выставили отсюда латинян с их оружием и галерами – и пусть бы они прихватили с собой нашего императора.
– Лучше турецкий тюрбан, чем папская тиара, не так ли? – с издевкой спросил я. – Ты рассуждаешь, как твой отец.
Я посмотрел на нее – и страшное подозрение пронзило меня.
– Анна, – сказал я, – я думал, что знаю тебя, но, возможно, это и не так. Ты действительно осталась в городе против воли отца? А может, твоему отцу известно, что ты здесь? Ты можешь поклясться, что это неправда?
– Ты меня оскорбляешь! – вскричала она. – Зачем мне клясться? Тебе мало моего слова? И если я рассуждаю, как мой отец, то лишь потому, что стала понимать его лучше, чем раньше. Он – более великий государственный муж, чем василевс. Любит свой народ больше, чем те, кто готов, защищая интересы латинян, превратить город в руины и обречь его жителей на смерть. Лука Нотар – мой отец. Никто другой не решился противоречить императору и громко высказать свое мнение в тот день, когда мы с тобой впервые увидели друг друга. Позволь мне гордиться своим отцом!
Мое лицо словно окаменело, даже губы мои ста та жесткими и холодными.
– Это была жалкая, дешевая демагогия, – медленно проговорил я. – Недостойная суета в поисках популярности. Он вовсе никому не противоречил… Наоборот, пошел на поводу у толпы. Извлек из этого временную выгоду, но взял грех на душу. Ибо это был не случайный выстрел, а сознательная попытка поднять мятеж.
Анна уставилась на меня, словно не веря собственным глазам.
– Значит, ты и правда сторонник унии? – спросила она. – Значит, ты латинянин в душе? И, значит, твоя греческая кровь – обман?
– А если бы и так? – произнес я. – Кого бы ты выбрала в этом случае – своего отца или меня?
Она смотрела на меня – и щеки ее были так бледны, а губы так плотно сжаты, что она подурнела на глазах. В какой-то миг мне показалось, что она меня ударит. Но Анна поникла и беспомощно махнула рукой:
– Я тебе не верю. Ты – не латинянин. Но что, в таком случае, ты имеешь против моего отца?
Все мое самообладание моментально исчезло в волнах ревнивых сомнений и бешеной ярости.
– Это интересует тебя – или его тоже? – зло вскричал я. – Это он тебя послал, чтобы испытать меня, поскольку ему не удалось самому перетянуть меня на свою сторону?
Анна вскочила и резко сбросила с руки несколько травинок, словно хотела стрясти с себя все, что имело отношение ко мне. Она с трудом сдерживала слезы. Золотисто-карее презрение в ее глазах обожгло мне душу.
– Этого я тебе никогда не прощу! – крикнула женщина и кинулась прочь, не разбирая дороги и забыв о сандалиях. Она ударилась босой ногой о камень, споткнулась, упала и разразилась рыданиями. Я не побежал за ней. Ее слезы не вызвали у меня ни малейшего сочувствия. Недоверие мутными волнами захлестывало мою душу и подступало к горлу, точно желчь. Может, Анна притворялась. Может, надеялась, что я не выдержу и брошусь к ней, чтобы осушить ее лживые слезы.
Вскоре она встала и, понурив голову, отерла рукавом слезы с лица. Хариклея села и удивленно уставилась на нас.
– Я забыла сандалии, – бесцветным голосом сказала Анна и потянулась за ними. Я поставил на них ногу. Ее стопы кровоточили, и я отвел от них взгляд.
– Подожди, – произнес я. – Мы должны поговорить об этом поподробнее. Ты меня знаешь – но не знаешь обо мне всего и никогда не узнаешь. Я имею право не верить людям – даже тебе.
– Я сама выбрала свою судьбу, – ответила она сквозь стиснутые зубы, пытаясь вытащить из-под моей ноги сандалии. – Я, глупая, сама выбрала такую судьбу. Вообразила, что ты меня любишь.
Я взял лицо Анны в ладони и заставил ее поднять голову, хотя женщина и вырывалась из моих рук. Она была сильнее, чем я думал, но я все же вынудил ее повернуться ко мне. Анна закрыла глаза, чтобы не видеть меня. Так люто ненавидела она меня в этот момент. Наверное, плюнула бы мне в лицо, если бы не была хорошо воспитана.
– Мы должны как следует во всем разобраться, – повторил я. – Итак, ты мне не доверяешь, Анна Нотар?
Она в бессилии зашипела на меня. Из глаз ее хлынули слезы и медленно заструились по щекам. Но она сумела проговорить:
– Как же я могу доверять тебе, если ты не доверяешь мне? Никогда такого от тебя не ожидала!
– А зачем ты только что рассказывала мне все эти вещи? – вскричал я. – Возможно, твой отец и не говорил твоими устами. Я беру свои слова обратно и прошу за них прощения. Но тогда получается, что ты подозреваешь в глубине души, будто я все-таки состою на службе у султана? Думаешь так же, как твой отец. И как считают все вокруг. Кроме Джустиниани, который мудрее всех вас. Иначе бы ты этого не сказала. Хотела меня испытать?
Анна немного смягчилась.
– Я просто поделилась с тобой своими сомнениями, – ответила она. – Хотела разобраться в собственных чувствах. А может, и узнать, как ты сам смотришь на то, что творится вокруг. Я сделала это без всякой задней мысли. Просто повторила то, что говорят люди. А людям рот не заткнешь – даже если бы тебе этого и хотелось.
Я отпустил ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93