Хайр-эд-Дин даровал мне почетный халат и письменный прибор в медном футляре, а также показал морские карты и заметки, которые я должен был вручить от его имени картографам сераля. Еще я получил от Хайр-эд-Дина двести золотых монет; их надо было разделить между теми сановниками, которые сами не имели особого влияния, но к мнению которых в решающие минуты прислушивались в серале. Хайр-эд-Дин напомнил мне также, что лучше быть щедрым, чем скупым, и обещал прислать еще денег, если наш посев даст добрые всходы. Если же я украду у него, Хайр-эд-Дина, больше пятидесяти золотых, он клянется собственноручно спустить с меня шкуру.
Его недоверие так оскорбило меня, что я в яростном возбуждении резко отмел все его подозрения и сомнения в моей честности. Моя чувствительность рассмешила Хайр-эд-Дина. Он искренне расхохотался, похлопал меня по плечу и удалился. Я же вернулся в дом Абу эль-Касима в прескверном настроении, мрачно размышляя о том, что безупречная честность является, возможно, лишь признаком великой гордыни.
Джулия живо поддержала тот взгляд на вещи, который начал у меня складываться, ибо, по ее мнению, мне предстояли крупные расходы: ведь мне нужно будет завоевать высокое положение среди других рабов сераля. А расходы семейного человека – совсем не то, что траты холостяка, с нажимом добавляла моя жена.
Наши отношения с Джулией складывались неплохо. Но если у нее отчего-нибудь портилось настроение, то она быстро давала мне понять, что в этом виноват именно я. В такие минуты язык ее разил, как кинжал, и неудивительно, что я готов был сделать все на свете – только бы ублажить ее.
Я не уступал лишь в одном – и из-за этого в нашей семье все время царило скрытое напряжение. Не прошло и двух недель со дня нашей свадьбы, как я заметил, что Джулия терпеть не может моего верного песика Раэля. Она не давала ему спать со мной и выгоняла его во двор, твердя, что собака напускает в постель блох и оставляет на коврах клочья шерсти.
Капризы Джулии глубоко изумили меня, ибо до того, как мы поженились, она любила кормить Раэля, играть с ним и никогда не выкидывала его из дома. Раэль же всегда относился к ней с недоверием; завидев ее, он поспешно забивался куда-нибудь в угол и скалил там зубы, готовый укусить Джулию, хотя обычно никогда ни на кого не нападал.
После нашей с Джулией свадьбы пес стал худеть и линять. Он часто сидел во дворе, грустно поскуливая, и я заметил, что он отказывается есть те лакомые кусочки, которые Джулия бросает ему в миску, хотя из моих рук с удовольствием берет даже обглоданные кости и черствые куски хлеба. Мне было страшно жалко бедного Раэля; я тайком сам стал кормить его и нередко сиживал во дворе с ним за компанию. Таким образом, я, как и прежде, делил с ним все свои печали, хотя радостей, к сожалению, делить с ним уже не мог.
Очень неприветливо держалась теперь Джулия и с Антти. Она, правда, уважала его за силу и умение отливать пушки, но все равно считала моего брата простаком, который к тому же оказывает на меня дурное влияние, ибо заметила, что в его обществе я порой бываю нелюбезен с ней. И вот она всяческими способами пыталась поссорить меня с братом.
Благодаря своей красоте и ночным ласкам Джулия всегда умудрялась развеять мое плохое настроение и все мои сомнения и подозрения. Стоило мне взглянуть в ее удивительные глаза, которые сияли на искусно накрашенном лице, словно синий и коричневый драгоценные камни, как я тут же забывал обо всем на свете и считал себя дураком, если мне хотелось рядом с ней забивать себе голову делами бессловесного пса и наивного Антти.
Но порой, устало сидя во дворе, прижимая к себе верного песика и видя, как нежно, хоть и с упреком, смотрит он на меня своим единственным глазом, я с беспощадной ясностью осознавал всю ничтожность плотских наслаждений и остро чувствовал, как далека от меня Джулия, пытающаяся разлучить меня с двумя самыми дорогими существами на свете.

5

Уже настал октябрь, когда наш корабль, подгоняемый мощными взмахами весел, вошел на всех парусах в ощетинившийся крепостными башнями пролив и двинулся по нему против течения в Мраморное море.
Желтые и синие холмы, возвышавшиеся на востоке, находились на материке, в Азии, на западе же простиралась та часть Европы, которой владели когда-то византийские императоры и которую завоевали потом Османы. Где-то в этих местах лежали развалины Трои, которую описал Гомер, где-то здесь была гробница Александра Македонского…
Я стоял на палубе, со странным трепетом в сердце глядя на берега, мимо которых мы проплывали, и думал о древних легендах и о людях, задолго до меня бороздивших на своих судах эти воды; здесь, меж двух частей света, человек издавна искал свое счастье.
Джулия жаловалась на тяготы пути, говоря, что мучается без свежей воды, фруктов и настоящей ванны. Действительно, после долгого плавания на нашем красивом корабле царил удушающий смрад. Потому, достигнув Мраморного моря, мы причалили к берегу и не двигались с места целых двое суток, пытаясь хоть как-то привести в порядок и самих себя, и наше судно.
Длинные флаги развевались на ветру, бесценные ковры свешивались с бортов, тамбурины и бубны оглушительно гремели, когда мы наконец подняли якорь и пошли на веслах к турецкому Стамбулу, сказочному Константинополю византийских императоров.
На следующий день погода была великолепной. Синие горы островков возносились к небу из глубин искрящегося под солнцем моря, а город императоров сиял перед нами вдалеке, словно бело-голубая мечта. Весла и паруса быстро приближали нас к цели, и перед нашими глазами все четче вырисовывались детали этой восхитительной картины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96