– Может, вас подослал кто-нибудь, опять у вас, чего доброго, в мешке сидит заяц, ступайте себе мимо!
– Заяц? Какой такой заяц?
– Ну да, ты не слыхал, какую штуку выкинул Ос-Андерс?
– Нет.
– Да, уж я скажу тебе: он принес сюда зайца, когда я ходила тяжелая.
– Слыханное ли дело! Что ж, тебе вышел от этого какой-нибудь вред?
– Это тебя не касается, ступай себе. Вот возьми пожевать и ступай по– добру, по-здорову!
– Не найдется у тебя кусочка кожи подкинуть мне под комаги?
– Нет. А вот я съезжу тебя жердью, если ты не уйдешь.
А лопарь, он клянчит смиренно, но если ему откажут, он складывает в сердце зло и мстит. Двое лопарей с двумя детьми проходили мимо хутора и послали детей в избу попросить подаяния, те вернулись и сказали, что в избе никого нет. Семья постояла немножко, потолковала по-лопарски, потом мужчина пошел посмотреть. Он долго не возвращался. Жена пошла за ним, потом дети, все забрались в избу и лопотали по-лопарски. Муж сунул голову в клеть, там тоже никого не было. Пробили часы, семья прислушалась, и пораженная замерла на месте.
Ингер должно быть почуяла чужих во дворе, она поспешно сбежала с косогора, и вдруг видит, что это лопари и лопарки, и лопари совсем ей незнакомые, тогда она спросила напрямик:
– Чего вам здесь надо? Разве вы не видели, что в доме никого нет?
– М-да, – говорит лопарь.
– Ступайте прочь!
Семья медленно и неохотно пятится к выходу.
– Мы остановились послушать твои часы, – говорит мужчина, – они так замечательно играют.
– Не найдется ли у тебя ломтика хлеба для нас? – просит жена.
– Откуда вы? – спрашивает Ингер.
– Из-за озера, с той стороны. Мы шли всю ночь.
– А куда идете?
– За перевал.
Ингер идет и отбирает им съестного; когда она выходит, жена выпрашивает лоскуток на шапку, моток шерсти, кусочек сыру, все-то ей нужно! Ингер некогда, Исаак с детьми на сенокосе.
– Ступайте себе, – говорит она. Женщина льстит:
– Мы видели твою скотину на поле, вот это скотина, чисто звезды на небе!
– Замечательная! – подхватывает и муж. – Не будет ли у тебя парочки старых комаг?
Ингер запирает дверь в избу и возвращается работать на косогор. Тогда мужчина крикнул что-то, она притворилась, будто не расслышала и продолжала идти, но она слышала очень хорошо:
– Правда ли, что ты покупаешь зайцев?
Трудно было не понять. Лопарь, может, спрашивал и без всякой задней мысли, кто-нибудь наврал ему, а может, он спрашивал и со зла; но Ингер, во всяком случае, получила предупреждение. Судьба предостерегала ее…
Дни шли. Новоселы были здоровые люди, пусть будет, что будет, они делали свою работу и ждали. Они жили тесно друг с другом, как звери в лесу, спали, ели; так дотянулось до того, что они испробовали новую картошку, и она оказалась крупной и рассыпчатой. Удар – почему же медлит удар? Стоял уже конец августа, скоро подойдет сентябрь, неужели они благополучно проживут и зиму? Они жили все время на чеку, каждый вечер заползали вместе в свою берлогу, радуясь, что день прошел без событий. Так проползло время до октября, когда приехал ленсман с человеком и с портфелем. Закон шагнул через их порог.
Допрос занял довольно много времени, Ингер допрашивали с глазу на глаз, она ничего не отрицала, могилу в лесу разрыли, труп вынули, забрали для вскрытия. И крошечный трупик был обернутый в крестильное платьице Елисея, на голове расшитый бусинками чепчик!
Исаак снова обрел дар речи:
– Да, да, теперь уж нам будет хуже некуда, – сказал он. – Ну, я только говорю свое: тебе не следовало это делать.
– Да, – ответила Ингер.
– Как же это ты сделала? Ингер молчала.
– И как тебе могло прийти в голову!
– Она была такая же, как я. Тогда я свернула ей лицо на сторону.
Исаак покачал головой.
– Она сразу и померла, – продолжала Ингер и зарыдала.
Исаак помолчал:
– Ну, ну, теперь поздно плакать, – сказал он.
– У нее были темные волосики на затылке, – всхлипывала Ингер.
На этом все опять и кончилось.
И опять пошли дни. Ингер не арестовали, начальство отнеслось к ней милостиво, ленсман Гейердаль допрашивал ее, как стал бы допрашивать всякого другого, и только сказал:
– Печально, что такие вещи могут случаться! Когда Ингер спросила, кто на нее донес, ленсман ответил, что никто конкретно, многие, он слышал об этом деле с разных сторон. Не выдала ли она себя сама какому-нибудь лопарю?
Ингер вспомнила что, рассказывала каким-то лопарям, как Ос-Андерс пришел к ней средь лета с зайцем, и от этого у ребенка, которого она носила под сердцем, сделалась заячья губа. А это не Олина послала зайца?
Ленсман не знал. Но если даже и так, он не стал бы заносить в протокол такое невежество и суеверие.
– Мать моя тоже увидала зайца, когда меня носила, – сказала Ингер…
Овин был готов, вышло большое строение, с сеновалами по обоим концам и с молотильным током посредине. Амбар и прочие временные места хранения были очищены и сено снесено в овин, ячмень сжали, высушили на жердинах и свезли, Ингер повыдергивала морковь и репу. Все было убрано. Теперь только бы жить да радоваться, у новоселов было всего вдоволь. Исаак опять распахивал до заморозков новь и увеличил ячменное поле, настоящий он был пахарь; но в ноябре Ингер сказала:
– Сейчас ей было бы полгодика, и она бы уж всех нас узнавала!
– Теперь уж ничего с этим не поделаешь, – отвечал Исаак.
Зимой Исаак молотил ячмень в новом овине, а Ингер долгими часами работала с ним и действовала цепом не хуже его, пока дети играли на сеновале. Зерно выдалось крупное и полновесное. К новому году установился отличный санный путь. Исаак начал возить дрова в село, у него были уже постоянные покупатели, хорошо платившие за дрова летней сушки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116