он держался за большую ручку калитки так крепко, что пальцы его побледнели. Доктор смерил глазами стену; бросил последний растерянный взгляд на поручика и поспешно полез вверх. Вечер так тих, что даже приятно перелезть через стену.
Когда несколько позднее поручик успокоился и пошел в дом, он встретил фру Адельгейд в дверях. Он не прочь был встретиться с ней и поклонился. Отсюда она, конечно, могла видеть человека, последний раз кивнувшего горничной Марсилии! Он смотрел ласково и с сознанием собственного достоинства.
Но жена, должно быть, не так поняла его и сказала:
– Я ждала вас, но вас не было дома. Вы гуляли. Он ответил:
– Вы не часто ждете меня по вечерам; это совсем необычайно. Вы, действительно, ждали меня в такой поздний час? Пожалуйста, не желаете ли вы войти?
Они вошли в дом.
– Я ждала вас, чтобы спросить, что за дурак этот доктор, которого вы пригласили сюда?
– Доктор? Я совсем не знаю его. Он окружной врач. Он был вашим доктором десять лет.
– Десять лет? Теперь кончено.
– Почему? Я его не знаю, но вы ведь знаете его хорошо? Оле Рийс, – может быть, он сам по себе не представляет ничего особенного; но его сестра Шарлотта-Елена, бывшая замужем за магнатом Родвани в Венгрии, вышла в знать.
Он вам не рассказывал о ней?
– Все болтовня…
– Я говорю только то, что знаю. Эта значительная и самоуверенная личность меня вовсе не интересует.
– Вы все шутите, Виллац. Я хотела попросить вас об одной вещи, но теперь передумала…
Что такое с фру Адельгейд? Она так взволнованна; она вдруг обнимает мужа и говорит:
– Отчего вы такой? Прошу у вас прощения!
К собственному своему изумлению, поручик не ответил на ее ласку; он стоял неподвижно, отвернувшись.
Она опустила руки, качаясь отошла в сторону и упала на стул.
Она ничего не понимала; не могла понять, почему она вызвала непоправимое охлаждение между ними; что его терпение истощилось, что место последнего заступила его несокрушимая воля.
Она только чувствовала свое унижение.
– Зачем вы сюда пришли? – спросила она.
– Чтобы выслушать, что вы скажете, – ответил он.– Исключительно для этого.
Теперь, очевидно, он взял верх и воспользовался своим преимуществом. Она почувствовала это и ответила:
– Мне нечего больше говорить.
– Не может быть!
– Хотите вы знать, что я скажу? – спросила она и выпрямилась. – Доктор… я хотела просить вас сказать этому мужику, что мы никогда больше не обратимся к нему. Теперь вы знаете?
– Хм! – сказал поручик.
– Но для вас это, вероятно, не имеет значения?
– Не могу себе представить более приятного поручения, – ответил поручик с выражением несказанного превосходства.
Выведенная из себя его тоном, она крикнула:
– Нет, вы этого не сделаете, уверена, что не сделаете.
– Вы не думаете, что говорите.
– Я вас знаю, – ответила она запальчиво, – вы всегда ездите шагом, вы боитесь за свою особу… Это свойство вашего характера. Но как угодно. Покойной ночи!
Когда она была уже в дверях, он с язвительным самообладанием сказал:
– Несколько дней тому назад вы высказали за обедом, что желали бы проехать к себе домой. Я, со своей стороны, не имею ничего против этого; деньги готовы к вашим услугам, – как всегда…
Молчание.
– Хорошо. Благодарю вас.
Но это предложение мужа сильно смутило ее, и она вышла из комнаты большими, поспешными шагами, чтобы остаться наедине и все обдумать.
А поручик снова надел кольцо на правую руку.

ГЛАВА VI

Маленький Виллац вырос; он высокий мальчик, хорошо играет и поет, но настоящий сорванец и своенравен; с ним нелегко справиться, как прежде; он делает, что хочет, и матери не слушается.
Отец долго раздумывал, как быть с ним; взять ли домашнего учителя, который учил его самого в детстве, – учителя с некоторыми школьными познаниями; или поступить иначе, – это было для него большим вопросом. Этот учитель будет ходить из комнаты в комнату по всему дому в Сегельфоссе, обедать за одним с ними столом и слушать все, что говорят; утром он станет заниматься, а по ночам зубрить, чтобы стать священником или адвокатом. Поручику были знакомы люди подобного сорта; он не мог говорить с такими господами, взгляды которых совершенно отличались от его личных; у них нет ничего собственного, – все одна школьная премудрость.
Поручик подумывал об Англии – это страна, подходящая для его сына, там школа хорошая, хотя и дорогая. Лишь бы нашлись средства послать туда мальчика, только туда! Средства! Разве он не отправил в Тромсё долговязого сына Ларса Мануэльсена и не содержал его там? Неужели же его собственному сыну прозябать дома? Неужели же поручику отстать от старого Кольдевина, отправившего сына когда-то в Сен-Сирскую школу во Франции?
Поручик все думает и думает.
А маленький Виллац – тот не думает. С годами он сошелся с мальчикомсоседом – Юлием, одним из сыновей Ларса Мануэльсена, и они вместе проводили веселые дни. Маленький Виллац раз провел Юлия по задней лестнице к себе в комнату, показывал ему разные вещи, и они вместе рисовали акварелью. Юлий был для него чем-то совершенно новым и любопытным; мальчик, кроме того, внушал к себе почтение своими огромными руками и ногами, которые они сейчас же нарисовали. Перед постелью Виллаца лежал ковер.
– Смотри, ты наступил на платье! – крикнул Юлий.
– Я?
Виллац взглянул на него с удивлением. И так как Виллац не сходил с ковра, то Юлий поднял ковер и положил на постель.
– Зачем ты это делаешь? – спросил Виллац.
– Чтобы ты не топтал его, – ответил Юлий. Приятели изрядно вымазались красками, и пока Виллац моет холодной водой руки и лицо, Юлий участливо смотрит на него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70