Маленький Виллац ходит по избам торпарей и прощается с товарищами. Он слышал выражения восторга и восхищения: ведь он едет в Англию, в большой свет и не вернется больше. Бедный Готфрид не стал его повседневным товарищем, но Виллац не забывает и его; он даже дарит ему две безделушки, которые Готфрид хочет сохранить на многие лета, как воспоминание: петушкасвистульку и одну из гребенок фру Адельгейд, в которой не хватает нескольких зубьев.
Потом Виллац пошел в дом Ларса Мануэльсена. Юлию он принес коня на колесиках и целую коробку со всевозможными редкостями. Юлий посмотрел в коробку и спросил:
– А петушка нет?
– Петушка получил Готфрид.
– Ты отдал его ему? Так, верно, отдал ему и ящик с красками?
– Нет, ящик с красками я отдал папе. Он попросил у меня.
– Как тебе не стыдно так приставать, – сказала мать Юлия.– И даже не поблагодарить за то, что получил! Повторяю, что говорила тебе не раз: невежа ты!
Юлий подхватывается, а Виллац конфузится, что подарки его такие незначительные.
Мать Юлия сняла с балки под потолком письмо и попросила Виллаца прочесть его, – оно от сына Ларса из семинарии. Старик Ларс Мануэльсен спал на постели, ведь сегодня воскресенье, но жена разбудила его, чтобы послушать чтение письма.
– Дорогие родители! – начал Виллац.
– Когда письмо написано? – спросил Ларс.
Виллац читает.
– Так оно шло целый месяц.
– Оно больше недели пролежало под балкой, – ответила жена.
В письме рассказывается о путешествии в Тромсё, о городе и жизни там, о домах, о кораблях на пристани, о тысячах людей на улицах. Письмо было длинное, написанное четким ученическим почерком. Что касается еды, то каждый день у них вкусный обед, только черного хлеба дают мало, и у других семинаристов хватает духу отнимать хлеб у него. Но он, сын своих родителей, полагается во всем на Господа.
– Вот бы мне попасть туда, – сказал Ларс с постели.
– Что же бы ты сделал? – спросила жена.
– Разве ты не слышишь, что его морят голодом? Затем в письме говорится об учении, об изобилии всевозможных книг, о школьном зале, который больше церкви, о целом доме, предназначенном исключительно для скакания и прыганья ради развития тела. Все идет в общем благополучно. «Ваш сын обладает твердой верой, которую ничто не может отнять у него». Письмо заканчивалось краткими поклонами всем домашним и Давердане, живущей у поручика.
Когда Виллац собрался уходить, Юлий вышел за ним: у них осталось еще столько, о чем необходимо было переговорить, но Виллац приуныл и примолк.
– Ты непременно должен писать мне, – сказал Юлий.
– Конечно. Но ведь ты не умеешь читать?
– Да ты пиши печатными буквами. Виллац обещал писать печатными буквами.
– Да, непременно делай так.
– Что это за разорванный мяч лежит там? – спросил Виллац.
– Мяч? Да тот самый, который мы потеряли. Я пошел на то место, и он попался мне; только он прогнил. Посмотри, какой стал гнилой.

ГЛАВА X

Настала осень.
Хольменгро налегал на своих рабочих, и дом его уже подвели под крышу. Оставались только столяры да маляры, работавшие в обширном здании. Также и пристань с молом до самого моря была возведена и принялись за расчистку большой площади для постройки складов. Взрывы продолжались – это стоило жизни многим глыбам гранита.
Оказалось, однако, что многочисленные рабочие стали испытывать затруднение в добывании ежедневного продовольствия, и однажды, по возвращении поручика из Англии, Хольменгро пришел к нему и вежливо и дружески спросил, не будет ли он против, если на берегу откроется лавочка. Это было для него очень важно, так как его полсотне людей приходится ежедневно ездить далеко за мукой, табаком и платьем. Они теряют время, и многие к тому же возвращаются из поездки пьяными.
Поручику было бы приятнее, если бы весь этот пришлый народ совершенно убрался из Сегельфосса, но у Хольменгро была особенная манера высказывать свои просьбы, так что поручик поставил себе за правило всегда соглашаться с его желаниями.
– Ну, а когда ваши каменные и прочие работы окончатся, и рабочие уедут, чем станет жить ваш лавочник?
– Конечно, спрос уменьшится; я уже подумал об этом, – ответил Хольменгро.– Но у меня еще надолго хватит работы для такого же количества людей…
– Что же вы намереваетесь строить?
– Да мельницу, о которой я уже упоминал.
– А!
– Надо будет провести дорогу к пристани.
– Это, во-первых, а во-вторых?..
– А во-вторых, мне надо будет много рабочих для моего хозяйства. Рабочие могут жить с семьями, в конце концов, может быть, окажется, больше народа, чем мы бы желали.
– Здесь вырастает целый город, – сказал поручик.
– Я, правда, внес много шума в ваше поместье, но города я вам не навяжу. Неужели вам прежде не приходило в голову, господин поручик, что это место создано для большой торговли и деятельности? Тут хороший берег, глубокое море, леса, река, поля и луга, большие пастбища…
– Все это было известно моему деду, он был чрезвычайно деятельный человек.
Где же вы намереваетесь поставить лавочку?
– Близ моря, на принадлежащем мне клочке берега.
Поручик поднял глаза.
– Раз вы хотите строиться на своей собственной земле, почему вы спрашиваете меня?
Хольменгро вежливо склонил голову, говоря:
– Я понимаю, что мне ничего не мешает начать постройку немедленно. Если бы я знал, что вы, вообще, против подобного проекта, то возражения ваши были бы, вероятно, настолько основательны, что я немедленно отказался бы от своего плана.
– Я не имею никаких возражений.
– Благодарю вас.
– Да… мне пришло в голову: вы ведь намеревались построить большой склад, и, может быть, вам этот участок понадобится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70