Лавку можно поставить рядом, на моей земле. Все равно там один камень.
– Приношу вам глубочайшую благодарность за разрешение вопроса, господин поручик. Я буду платить ежегодную аренду за эту землю. Кроме того, я не сомневаюсь, что вы проявляете большую дальновидность, позволяя строиться на границе ваших владений…
– Как вы здесь устроились? Ваше здоровье поправляется?
– Тысячу раз благодарствуйте, это лето было для меня настоящим благословением.
– Очень рад, – ответил поручик.
Хольменгро все быстро устраивал; он за все принимался с деньгами, благоразумно строил из камня и дерева. Он уже не надевал летом шубы и не делал себе большого живота, чтобы внушать почтение; даже золотая цепь казалась ему лишней, когда он приходил в усадьбу Хольмсена, так что он часто наглухо застегивал сюртук. Теперь внушали почтение его полный денег несгораемый шкаф, из которого вечером в субботу он расплачивался с рабочими.
Многие из его рабочих оценили также его ум и стали уважать его.
Время шло; на берегу, рядом с пристанью, появилась лавка и в ней поселился купец с товарами. Он был побережный поселянин, звали его Пер, а когда ему удавалось залучить кого-нибудь грамотного, то он подписывался П. Иенсен; сам же он не умел писать. Он был невежественный, необразованный человек, но что касается наживы, собирания шиллингов и откладывания их, проявлял большую изобретательность. Он удовлетворял потребности поселка, торговал осторожно и привозил лишь те товары, каких требовали рабочие; он прыгал только на такую высоту, с какой не трудно было бы опять стать на ноги.
По наружности лавочник был толстый, краснощекий мужчина с самым обыкновенным крестьянским лицом и хитрым взглядом. Он одевался в платье из домотканного сукна и имел вид самый простой, но он всех держал от себя на почтительном расстоянии, даже жену и детей. Для него в жизни существовал только один интерес – собирать шиллинги и нажива. Это составляло задачу его жизни и его религию, он ни на минуту не забывал этого и, даже отмеряя чтонибудь локтем, или отвешивая на весах, проделывал какие-то таинственные движения руками. Жители неохотно посылали к нему в лавку детей, а когда приходилось, то внушали им, чтобы глядели в оба.
Хольменгро привез этого человека с собой из Уттерлея, потому что приходился дальним родственником его жене. Хольменгро только указал ему место, а к лавке и торговле не имел никакого отношения: торговлей он не занимался.
– Я слышал, что люди не доверяют тебе, Пер.
– Не доверяют? – спросил Пер.
– Да. Говорят, что ты обсчитываешь и обмериваешь их.
– Вот локоть! – сказал Пер.
Хольменгро осмотрел локоть, положил перед собой и сказал:
– Народ жалуется десятникам. У Бертеля из Сагевика есть мальчишка, – зовут Готфридом.
– Он здесь околачивается каждый день.
– Бертель послал его недавно за кофе; он взял кофе в носовой платок и пошел домой. Так это было?
– Да, купил полфунта кофе.
– Но Бертель должен был перевесить кофе и снова пришел в лавку.
– Говорил я им, зачем покупают не фунт кофе, а полфунта? – ответил Пер.
– Все равно, полфунта должны весить полфунта, а не меньше.
– Да сколько же может быть кофе в полфунте, посудите сами? Если завернуть его в платок, так и не видно.
– Бертель получил кофе неполным весом, ты обвесил его.

– А, может быть, платок был дырявый? Я не знаю.
– Ты должен был перевесить, когда пришел Бертель.
– Я ему отвесил с походом. Это уж по своей доброте.
Хольменгро сказал:
– Смотри, Пер, не давай людям повода жаловаться на тебя.
И впоследствии Хольменгро приходилось отчитывать лавочника, но пользы от того было мало, лавочник Пер не желал оставлять своих привычек, и народ продолжал не доверять ему. Другой лавки не было, и если стоять настороже и глядеть в оба, с ним можно еще было иметь дело. Глупый плут Пер! Он, должно быть, воображал, что будет жить без конца на свете, и потому был так жаден и ненасытен!
– Какой-то П. Иенсен – кажется, лавочник из лавочки у моря – обратился ко мне с просьбой, – сказал однажды поручик Хольменгро.
Как он был далек от какого-то П. Иенсена, как умел превратить какого-то П. Иенсена в ничто! Но это не лишнее, особенно, когда тут сидела фру Адельгейд и слушала.
– Он из лавки, – ответил Хольменгро с крайним изумлением.– Что ему надо?
– Он написал. Он просит устроить танцевальный зал, или танцевальный сарай, уж не помню.
– Каков лавочник Пер! – воскликнул Хольменгро, поднимая голову.
– Это могло бы дать ему маленький доход, – пишет он, так как здесь столько рабочих.
– Хм! Вы, конечно, не…
– Я еще не ответил ему, – сказал поручик с такой равнодушной улыбкой, будто П. Иенсен был для него не больше мухи.
– Конечно. С вашего разрешения, я переговорю с лавочником Пером. Я сделал ошибку, поселив его здесь. Дело в том, что он в родстве со мной, в далеком родстве: сын троюродной сестры или что-то в этом роде. Иначе я и не вспомнил бы о нем. Надо позаботиться отправить его обратно.
Поручик слушал равнодушно, а, может быть, и вовсе не слушал; он уже кончил есть и сидел за ужином, погрузившись в мысли и поблескивая глазами. Фру Адельгейд спросила из вежливости:
– У него есть семья?
– Даже большая: сыновья и дочери.
– И, должно быть, живется не особенно хорошо?
– Нет, хорошо; у него есть средства.
После ужина поручик пошел к себе. Нет повесы, маленького Виллаца; не слыхать ни его ребячьих вопросов, ни пения; рояль молчит в зале.
Виллацу хорошо живется в Англии, он учится многому полезному и хорошему. Он писал, что умеет уже плавать и боксировать, он также играет на рояле и усердно посещает школу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70