Он снова заговорил с фру Адельгейд:
– Я навел справки касательно органа, который вы пожелали однажды. Надо иметь его мерку, у меня ее нет. Придется пристроить галерею, а до тех пор нет места. Церковь надо расширить.
– Ни в коем случае! – ответила фру Адельгейд.– Прошу вас, оставьте мысль об органе, есть вещи поважнее.
– Вы что-нибудь имеете в виду?
– Нет, я думаю только о Виллаце, об одном Виллаце.
– Виллац большой и умный мальчик. Он заслуживает ваших забот. Теперь ему хорошо: он в лучшей школе, он готовит себе хорошую будущность.
– Бог знает! – сказала фру Адельгейд.
– Что вы хотите сказать?
– Не знаю, не чересчур ли дорога его школа?
– Да, очень дорога. Но ведь он у нас единственный сын. Фру Адельгейд многое хорошо понимала, у нее не было предвзятых взглядов, она, может быть, поняла, что муж ее запутался в своих делах. Милому Виллацу было бы лучше в Германии, – это несомненно; несомненно, что его товарищи в Англии постоянно выделяются, – сыновья лордов: имеют целый дом, камердинеров, прислугу! На последней ваканции Виллац принимал участие в дорогой поездке по Франции для изучения языка; нынешний год опять предстоит путешествие…
– Он пишет, что ему нужно новое платье… Право, не знаю, так ли это необходимо. Во всяком случае, терьера он не должен покупать.
Поручик ответил:
– Вы совершенно правы, фру Адельгейд. Знай я о вашем желании раньше, я бы не поступил так, как сделал. Но теперь поздно. Я уже послал деньги.
– Уже?
– Пустяки. Но, кстати, не пишет ли Виллац о ноже? О ноже, который он подарил Готфриду, и который у него мог отнять другой мальчик?
– Юлий? Он просил меня узнать об этом, и я хотела справиться завтра. Вы не беспокойтесь.
– Мне ехать по дороге, и я знаю избу, я быстро все устрою. Сегодня воскресенье, мальчик дома.
Поручик едет к дому Готфрида, стучит в дверь хлыстом и вызывает мальчика.
– Сын мой подарил тебе ножичек, перочинный нож. Он у тебя еще?
– Да, – растерявшись отвечает Готфрид.– Нет, – поправляется он, едва держась на ногах от страха.
Он оглядывается на избу: не придет ли оттуда помощь.
– У тебя его отняли?
– Да, – лепечет Готфрид.
Мать, между тем, немного приоделась и выходит из двери.
– Видите, как это случилось? – начинает она.– Нож долго был спрятан у отца; ну, а как-то на днях… в такой незадачный день после обеда…
– Юлиус отнял его? – спросил коротко поручик.
– Да, – ответил Готфрид. Поручик тронул лошадь, кивая:
– Получишь ножик обратно!
На этот раз поручик поехал прямо к дому Ларса Мануэльсена.
Сегодня воскресенье. Сын Ларса, семинарист, пришел в гости домой и поклонился, стоя в дверях.

– Позовите Юлия.
Ларс ушел и вернулся с братом. Тот побледнел и осунулся в лице.
– У тебя нож Готфрида? Ступай, принеси.
Юлий не стал отрицать, но собирался что-то сказать, – оправдаться. Поручик сделал подозрительное движение, будто собираясь слезть с лошади, и Юлий удрал в дом.
Ларс стоял в неловкой позе, он последовал за братом и подал ножик.
– Ты сломал одно лезвие? – спросил поручик.
– Нет, оно уже раньше было сломано, – ответил Юлий.– Истинная правда.
– В следующий раз не смей трогать ничего, что мой сын дарит кому-нибудь, а не то попробуешь этого, – сказал поручик, поднимая хлыст.
Юлий спешит укрыться в доме, и не запирает двери за собой.
Поручик слышит, как Ларс Мануэльсен-отец ворчит себе под нос. В последнее время он начал важничать; он служил у мельника и хорошо зарабатывал; на окнах у него висели гардины; сын его уже окончил семинарию. Дочь Давердана тоже не совсем заурядная девушка, за нее сватался помощник заведующего пристанью. Ларс Мануэльсен ворчал, говоря:
– Что это? Он ударил тебя, Юлий?
Поручик уже собирался отъехать, но остановился и приказал Ларсу:
– Позови отца. Ларс исчез.
Старик выходит в красной рубашке, купленной у Пера-лавочника. Да, Ларс Мануэльсен заважничался.
– Чего ты ворчишь? – спросил поручик.
– Я? Нет, я только спросил мальчика…
– Я слышал, что ты ворчал!..
– Если бы мальчишка даже сломал лезвие, так нечего ему за это грозить.
– Слушай, Ларс, прошлогодней осенью ты украл у меня барана; смотри, чтобы этого больше не повторялось. Предупреждаю тебя раз навсегда.
– Я украл барана? Как это?
– Да так! Ведь ты продал шкуру с моей отметкой в лавке, так что рабочий Мартин купил ее там. Не хочу я, чтобы шкуры и кожи из Сегельфосса попадали в эту воровскую лавочку.
– Уж сказать так прямо, что я украл барана этого нельзя. Это неправда.
Поручик пригрозил хлыстом.
– Еще одно слово… и я подам на тебя в суд!
– Милый хозяин! – взмолился Ларс дрожащими губами.– Если меня оштрафуют за барана? Пожалейте семью. Другое дело, если бы я бедняка сделал беднее, но ведь вы богач. И я ли не твержу постоянно, что Ларсу и Давердане во всю жизнь не отблагодарить вас…
– Уведи отца! – закричал поручик, выходя из себя.
– Чего ты тут торчал все время? Все это тебя ничуть не касается. Будешь себя вести прилично, не о чем будет беспокоиться. Что ты хочешь сказать?
Ларс пытается сказать и не осмеливается. Он все время стоял смущенно, опустив голову, вся его огромная фигура выражала приниженность.
– Я ничего не могу сказать на это. Тут не я виноват. Поручик хотел отъехать.
Ларс сделал шаг к нему и сказал:
– Я целый год учился у пастора. Хотел испытать, могу ли стать чем-нибудь больше. Я хочу учиться дальше.
«Тип – подумал поручик.– Крестьянин, мечтающий подняться до пастора. Да он хочет учиться дальше! Ну, что же? Ведь это только – с философской точки зрения – вечный круговорот. Собственно, по сложению, Ларс как раз в рыбаки годится».
– Мне стыдно просить, но если вы протянете мне руку помощи… пока я буду в состоянии учиться на собственные средства… через год…
Минута для подобной просьбы была, может быть, самая подходящая, самая настоящая:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70