– А дама? – спрашивает Борсен.
– Ну, это, собственно, большой секрет, – отвечает Нильс-сапожник, – но, как я понимаю, это его будущая жена. Кто бы мог подумать, малютка Ульрик, который всюду таскался за мной и тачал сапоги. А рученки-то у него были не больше вот этого, когда он только что взялся за дело. А теперь-то! Какой важнецкий вышел парень! Ну, да оно и понятно!
Тогда Борсен вдруг притворился пьяным и грубым, нахлобучил шляпу и сказал:
– Убери эту дрянную чашку, разве это кофе, я такой гадости не пью. Что это я хотел сказать – вот, возьми эти бумажки и поезжай в Америку. Молчи, дай мне договорить: стало быть, бумажки. Поезжай в Америку и ты, говорю. Ты не можешь помолчать, пока я доскажу? Купи себе билет и поезжай, эти деньги твои. Я не желаю больше стоять и слушать твою ерунду. И уезжай непременно, да скорее, слышишь…
Борсен вышел, продолжая повторять те же слова, а Нильс-сапожник шел за ним, держа в руке деньги, и что-то возражал. Под конец телеграфист услышал уже чистейшую чепуху:
– С вами даже нет ничего, что я мог бы вам понести!
Старый, в конец отощавший сапожник и – нести что-нибудь для Борсена с раскачивающимися богатырскими плечами!
По дороге домой Борсен опять видит маленький пароходик, идущий теперь к берегу. Он выходил недалеко в море, совершил увеселительную прогулку с несколькими аборигенами; молодежь покаталась и потанцевала на палубе в холодную ночь.
Когда Борсен пришел на станцию, маленький Готфред передавал телеграмму. Маленький Готфред Бертельсен, сын Бертеля из Сагвика, передавал конец огромной телеграммы Дидрексону и Гюбрехту; их представитель, молодой господин Дидрексон, потребовал, чтобы станцию открыли из-за этой телеграммы, – дело шло о крупной сделке, о заказе самого Теодора из Буа. О, этот молодой Дидрексон – большой плут, ведь потребовать открыть телеграф – большая реклама, а стоит недорого, он пускал в ход этот приемчик с клиентами, которым хотел польстить и оказать почет.
Покончив с работой, маленький Готфред обернулся и сказал:
– Ходят слухи, что вам нынче страшно повезло. Борсен вытаращил глаза.
– Теодор заходил сюда по дороге домой, он сказал, что вы выиграли огромные деньги.
– А-а, да, – сказал Борсен, – это правда. Должно быть, судьба.
– Я очень этому рад, – сказал маленький Готфред.
– Но не скажу, чтоб огромные, если вычесть расходы. А кое-что очистилось, маленький выигрыш был. Вы не думаете, что это судьба?
– Сколько же именно?
– Да пустяки. Вы весь вечер работали, бедняжка?
– Я очень рад этому выигрышу, за вас. Потому что инспектор может нагрянуть со дня на день. И на этот раз вам, знаете, не отвертеться.
– Да поймите же, черт побери, что это сущие пустяки, если откинуть расходы! – нетерпеливо воскликнул Борсен.
– Расходы? Какие же расходы?
– А рассчитаться разве не нужно было? А кроме того, одна – другая бумажка упадет на пол, одна фишка закатится сюда, другая – туда, все это надо учесть.
– Вы ведь не умеете играть в карты. Маленький Готфред потупился в раздумье.
– Хорошо, но, во всяком случае, вы ведь можете пополнить кассу? – спросил он.
– Ну, да, ну, да. Но вы сейчас устали. А кроме того, это моя касса, а не ваша. Хуже всего то, что вы просидели здесь половину ночи, в то время как я развлекался.
В душе доброго маленького Готфреда зарождаются боязливые предчувствия, ему по прежним случаям известно беспечное отношение Борсена к деньгам, и он не может удержаться, чтобы не сказать:
– Хуже всего, если вы не сможете сразу пополнить кассу. Вы ведь знаете последствия.
– Последствия такие, что вы будете начальником станции вместо меня, братишка Готфред. А я, может быть, займу ваше место.
– Не шутите с этим! – ответил Готфред.– Вот ведомость. Покройте же недостачу наличности.
Борсен молча шагнул в угол, где стояла его виолончель.
– Вы не хотите? – спросил Готфред. Тогда Борсен крикнул:
– Не хотите! Не хотите! Ну, слушайте: я не могу! Довольны вы? Ну, чего вы стоите и хнычите?
– Не можете?
– Нет. У меня ничего нет. Вот, ищите сами, карманы пусты, никаких денег нет.
– Значит, вы их кому-нибудь отдали?
– Да, натурально, значит я их кому-нибудь отдал. Чушь!
Готфред опять задумчиво уставился в пол.
– Бедняга вы! – сказал он.
Борсен обиделся:
– Я не понимаю – вы воображаете, что имеете право постоянно жалеть меня.
– Кто отобрал у вас деньги?
– Дьявол вас задави! – закричал Борсен.– Отобрал? Нильс-сапожник взял их взаймы. Ему надо ехать в Америку. К своему сыну. Нильс-сапожник. Тьфу, вы кажется сошли с ума!
Маленький Готфред сразу принял решение: поклявшись всеми святыми, что сейчас же пойдет и отберет часть денег, он надел шляпу и вышел из конторы. Борсен смотрел ему вслед, разинув рот, сделал несколько попыток окликнуть его, но слишком долго собирался и промолчал. Немного спустя он уселся играть на виолончели, пьяный и невменяемый.

ГЛАВА IV

Почтовый пароход выгрузил на набережную огромную рояль. Мартин-работник и пятеро других рабочих волокут и поднимают тяжелый ящик на сани, чтоб увезти его по теряющейся в дали зимней дороге. Рояль доставлен для молодого Виллаца, хозяина Сегельфосса; сам он не приехал и не прислал никаких распоряжений. Куда везти, – на усадьбу Сегельфосс или на кирпичный завод, где две горницы? Мартин-работник и пятеро рабочих долго обсуждали этот вопрос, послали гонца к фру Раш с запросом, и она ответила, что рояль, разумеется, нужно отвезти на усадьбу Сегельфосс, в собственные апартаменты молодого барина Хольмсена в замке Сегельфосс, – куда же иначе? Гонец поблагодарил за распоряжение и ушел. Но не прошел он и несколько шагов, как фру Раш крикнула ему, что нет, пожалуй, может быть, лучше отвезти на кирпичный завод.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113