Молодой Виллац поднялся, собираясь уходить:
– Ну, так я вас жду к себе. Я живу большей частью на кирпичном заводе.
Борсен пошел за ним и, выходя, надел шляпу.
– Пойду к своим рабочим, – сказал он, улыбаясь.– Теодор Иенсен строит театр, а я его архитектор.– Он попрощался и твердой поступью, в раскачку, зашагал по тропинке к сараю.
Когда молодой Виллац проходил мимо Буа, Теодор вынырнул из-за угла, видимо желая поговорить с ним. Сегодня это было уже во второй раз, и Виллац хотел пройти мимо. Он с изумлением прочитал новую вывеску на лавке: «П. Иенсен, мануфактура и колониальные товары». Буквы были золотые.
– Не смею вас просить зайти в нашу лавочку, – сказал Теодор.– Чтоб у вас составилось впечатление о нашем деле.– Виллац чуть сдвинул брови и посмотрел на часы.
– В другой раз, – сказал он.
– Я хочу сказать, тогда вы сами убедились бы, насколько нам необходимо расшириться, а у нас нет земли, негде построиться. Если бы вы были так добры заглянуть хотя бы только с лестницы.
– Не знаю, зачем мне это делать, – недовольно проговорил Виллац, но уступил и пошел за ним.
А Теодор не дремал, пользовался случаем. Один вид молодого господина Хольмсена рядом с ним, – возвратившийся помещик рядом с ним, – стоил дорого, и никогда это не было так кстати, как именно теперь. Пришли новые товары, о дорогие, прекрасные товары, а места для них не было, они лежали кучами повсюду, и лавка была полна народа. Как же Теодору не думать о том, чтоб расширить помещение?
– Будьте любезны взглянуть, например, сюда, – говорил Теодор, указывая.– Мануфактурное отделение, где находятся ткани и дамские наряды, – ни одного вершка свободного!
Люди повернулись к двери и смотрели на них; не мог же Виллац стоять и коситься внутрь в дверную щель, пришлось ему войти, и Теодор расчистил ему дорогу, откинул перед ним доску прилавка, но нет, спасибо! – Виллац остановился у двери.
Конечно, лавка сегодня была чересчур мала, весенние товары заполнили весь дом, он был набит народом, и деньги звенели у всех в руках. Женщины рылись в новых тканях и готовых блузках, женщины и девушки, одинаково увлеченные нездоровым возбуждением от всей этой роскоши, кисеи и так называемых швейцарских шелков. Это была оргия, праздник служанок. Молодец Теодор, он знал свое дело и приобщал Сегельфосс к миру! Что это за вещи в десяти картонных коробках на полке? Гребни для волос, гребни вкалывать в прическу, украшения из целлулоида по доступным ценам. А вот сумочки с позолоченными цепочками вместо ручек, и желтые туфли из имитации кожи, с большими бронзовыми пряжками, наперекос охватывающими подъем. Воротнички? Как же, целый ассортимент и всевозможных цветов: Мария Стюарт и Сэтерсдален. Конфирмант покупает письменный прибор, на нем много серебра, подставку для перьев поддерживают ангелочки; на чернильнице пластинка достаточной величины, чтоб выгравировать фамилию владельца.
Мужчины по старой привычке толпятся у бывшей винной стойки. Вино и пиво теперь запрещены, но не запрещено покупать керосин и одеколон для питья, равным образом не запрещалось встретить у винной стойки закадычного дружка и налить ему стопочку из горлышка бутылки, спрятанной в кармане. Но, разумеется, не сравнять с тем, что было в старину, не было даже места, чтоб как следует расположиться, такое множество набралось баб!
Торговля гребнями идет вовсю. Был один гребень с красной бусинкой, один– единственный гребень с бусинкой, он попал с другими, замешался в них случайно, приказчик Корнелиус выделяет его в особую категорию.
– Зачем это?
– Сколько он стоит?
– Он останется за мной.
Хотя молодой Теодор находится в знатном обществе, он своего не упускает и кричит:
– Этот гребень с красным камнем не продается! Молодой Виллац поворачивает голову. Кто эта рыженькая? Он узнает Давердану, в ранней его юности она служила на усадьбе, она самая, с чудесными медно-красными волосами. Она увлечена своими покупками:
– А мне нельзя купить этот гребень? – говорит она.
– На что он тебе? – спрашивает Корнелиус.– Ведь это желтый гребень, он тебе не годится.
– Да, но он с красным камнем! Корнелиус откладывает гребень в сторону.
Значит, Теодор собирается его кому-нибудь подарить?– спрашивает Давердана напрямик.
Теодор слышит и передумывает. Может быть, ему хочется показать, что он крупный коммерсант и одним гребнем больше или меньше – для него ничего не значит, а, может быть, он боится языка Даверданы, который подчас мог становиться таким же необузданным, как и язык Юлия.
Так Давердана и купила гребень с красной бусинкой.
– Наша фирма делает все, чтоб удовлетворить покупателей, – говорит Теодор, обращаясь к Виллацу.– Мы находим, что, в конце концов, это самый правильный способ. И потому я очень прошу вас подумать на досуге о моей просьбе. Из того, что вы видите, ясно, что адвокат Раш по одной только злобе хочет насадить здесь конкурентов и разорить нашу цветущую торговлю.
Теодор продолжал говорить. Несколько молодых девушек рассматривали желтое манто из швейцарского шелка, с черными бантами и золотыми кистями, – чудо, мечта! Оно было тонкое и воздушное, словно неземное, пальто из папиросной бумаги, и все-таки предназначалось для ношения на улице. Одна девушка, повязанная шерстяным платком от зубной боли, соблазнилась сокровищем, но остальные отговаривали ее, – манто такое дорогое, да и, по правде сказать, слишком уж благородное, – что ты выдумываешь. Флорина! Но у Флорины, очевидно, было свое на уме, а что касается до цены, так она не стала скрывать, что у нее хватит средств не только на это, но и на кое-что подороже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113