Внимательно и упорно он изучает, как бы ему вывернуться, что-нибудь надо сделать, не может же он так-таки просто лежать и мириться с этим. Начинается борьба с невозможным, с высшими силами, – ну, что ж, а хоть бы и так? С неустанным трудолюбием подкапывается он, лежа в постели, под смерть, хочет подмять ее под себя и победить, он дерется, вот схватил мертвую руку живою, стал трясти ее, кричать: «Подожди, я тебя выучу!» Вцепился в парализованную ногу, заколотил по ней изо всей силы и сбросил с постели. Но смерть – утомительный компаньон, она ослабляет. Пер из Буа выдохся и должен бы снова собирать свои члены. «Где же вы были? – спрашивал он, воя от горя и злобы. Но прежде чем простить им их отсутствие, он, скрежеща зубами, требовал, чтоб они ожили. Тогда он возьмет их к себе, говорил он.
Это была истерика камня.
Он отказался от священника, и отказался из злобы на жену. Но узнав, что приехал пастор Лассен, соседов Ларс, сын Ларса Мануэльсена, что приехал он, Пер из Буа надумал попросить помощи у него. Забавная выйдет штука, у него будет пастор, но не женин пастор, Пер из Буа долго вел себя прилично и смиренно и сказал, что хочет подготовиться к смертному часу. Пастор тоже отвечал ласково, и даже для того, чтоб быть понятнее этой глубоко страждущей душе, перешел на народный говор и стал изъясняться на нем, как умел. Дело шло великолепно, Пер из Буа оживился, любезно усмехался, говоря, что весело слышать такие странные слова. Но, впрочем, ему надо быть посерьезнее, потому что он хочет подготовиться к смертному часу, – сказал он.
Эта мысль о «подготовке» крепко засела в нем; по-видимому, он связывал с нею надежду на выздоровление: вино и хлеб ведь чудо, может быть, он от них поправится! И узнав, что в этот раз пастор не может дать ему хлеба и вина, так как совершает научное путешествие в Финмаркен, Пер из Буа испытал некоторое разочарование.
– Но я могу побеседовать с тобой и подготовить тебя к причастию, – сказал Лассен, – и приходский пастор допустит тебя к господней трапезе!
Нетрудно было видеть, что Перу из Буа это совсем не понравилось, потому что при таком обороте дела, он ведь не имел верха над женой; но пастору Лассену не могло не понравиться, что его предпочитают приходскому священнику, и потому он решил хорошенько заняться этой душой.
– Нет ли у тебя чего-нибудь особенного на сердце, друг мой? – спросил Лассен.
– Нет. Я маленько почитал молитвенник. Я не хочу, чтоб другие его видели, но он у меня здесь, в кровати. А кроме того, я часто думаю о боге. Но я не молюсь.
– Неужели не молишься?
– Нет еще, пока не молился. Это нехорошо?
Пер из Буа не знал, достаточно ли осторожно он обращался с богом. Он продавал оконные стекла, рюмки и кофейные чашки, но, может быть, бог – материал более хрупкий.
– Если б я мог добыть из Христиании свои книги, я дал бы тебе прочитать одну книгу: руководство к молитве, – сказал пастор.
– У вас, верно, много книг?
– О, тысячи, целая библиотека от пола до потолка. И я бы дал тебе одну книжку.
Пер из Буа продолжал высчитывать немногое доброе, что сделал: он хотел уничтожить танцульку, хотел набить ее спичками для лукавого. Вот когда лукавому стало бы жарко!
Пастор улыбнулся.
– Разве это тоже нехорошо?
– Я сказал бы, что это фантазия, наивная выдумка, милейший Пер. Это ни хорошо, ни плохо.
– Ах, вот что! – Пер из Буа вспомнил про лебедей: они кричали так громко и пугали его, проклятые птицы, но он никогда не ругал их.
Пастор подумал, не использовать ли ему страх больного в разумных целях, но отказался от этой мысли:
– Лебеди, белые – творения божьи! – сказал он.– Брорсон написал про них свои прелестные лебединые песни!
– Но вообще, как-то ничего не выходило, никакой исповеди, ни покаяния, ни раскаяния. Умирающий, который ставит себе в заслугу, что не ругал лебедей! Пастор Лассен посмотрел на часы и сказал: – Что же у тебя лежит на сердце, Пер. Ведь ты же послал за мной.
– Я хочу приготовиться. Пастор покачал головой.
– Приготовить тебя по-настоящему к причастию я, вижу, сейчас не могу. Не такое у тебя настроение. Ты должен сначала раскаяться в своих великих грехах…
– Ну, какие это уж такие великие грехи, – скромно ответил Пер.
– Ты огорчаешь, ты пугаешь меня, – сказал пастор, – я положительно боюсь за тебя. Как ты полагаешь, куда ты попадешь, когда умрешь? Что ты будешь делать?
– Да, – пробормотал Пер из Буа. Но он лежал в кровати и, видимо, не придумал, как вести себя в опасных случаях.– Нет, – сказал он, помолчав.
– Вот видишь!– сказал Лассен.– Ты малодушен и растерян, ты даже не выяснил самому себе, что ты великий грешник.
«Так пусть же мина взорвется!» – подумал, верно, Пер из Буа. Что у него особенного не сердце? Об этом он до сих пор молчал: он хотел выздороветь, встать и отобрать лавку у Теодора. Больше ничего. Лавка – его.
– Я думал, что вы сжалитесь надо мной и приготовите меня, – сказал он.– Потому что, может, от этого мне станет легче. Я лежу здесь год за годом и мучаюсь, и ноги и руки делаются у меня все хуже и хуже, господь без меры наказывает меня своим тяжелым крестом, он совсем погубит меня раньше, чем исцелит.
– Замолчи! Ты кощунствуешь, Пер! Господь карает тебя в меру твоих грехов, можешь быть уверен!
– Ну, – сказал Пер из Буа, – да ведь вы не знаете, что здесь произошло. Я бесприютный: у меня нет крова над головой в собственном доме, Теодор отнял его у меня. Куда как прекрасно! Отец и мать выброшены к чужим людям, можно сказать, и я не могу выздороветь, чтоб встать и повернуть все как должно быть! – Пер вдруг сделался красноречив, и в глазах его появились прежняя жестокость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113