Сара справилась с дрожью, и багровый туман перед глазами рассеялся. Дженни никогда не узнает, что ее мать выполнит просьбу Хоуксмура из чувства былой любви и благодарности. А если даже этого недостаточно, то в ней нуждается Ариэль. Ариэль, о которой Сара всегда думала как о второй дочери. Ариэль, в жилах которой текла кровь Равенспиров, как текла она и в жилах Дженни, хотя та была неповинна в этом.
Напряженное, замкнутое лицо Сары приняло свое обычное выражение. Она поднесла руку к горлу, потом ко рту, сделала несколько шагов к крючку на двери, на котором висела ее накидка, и набросила ее себе на плечи.
Дженни удивилась, но ничего не сказала, а лишь оделась сама, подхватила корзинку и вышла из домика вслед за Сарой и Эдгаром, плотно закрыв за собой дверь.
По дороге никто из них не произнес ни единого слова — обычно неразговорчивого Эдгара молчание вполне устраивало, настороженной Дженни не хотелось болтать, а Сара замкнулась в своем собственном мире, собираясь с силами и готовясь войти под сводчатую арку ворот в замок Равенспир.
Саймон шагал взад-вперед по комнате Ариэль; звук шагов гулко разносился в тишине. Собаки, теперь столь же беспокойные, как и он, стояли у кровати, положив свои тяжелые головы на покрывала, и либо смотрели на бледное лицо Ариэль, утонувшее в подушках, либо следили глазами за Саймоном.
Ариэль чувствовала, что ей все труднее становится дышать. Воздух с трудом выходил из ее груди, со свистом вырываясь сквозь губы. Но, оценивая свое состояние с хладнокровием врача, она понимала, что дело пока не зашло чересчур далеко. Если Дженни быстро появится с эфедрой и снижающими температуру снадобьями, то можно остановить развитие воспалительного процесса в самом зародыше. Она не может позволить себе валяться в постели. Она должна защитить своих лошадей от коварных планов Рэнальфа, быть наготове, когда придет время рожать жеребой кобыле, должна продолжить переговоры с мистером Кэрстайром.
Снова и снова прокручивая в голове перечень неотложных дел, Ариэль почувствовала, что жар в ее теле нарастает в зависимости от силы ее беспокойства, и решила расслабиться. Она погладила по голове собак, надеясь, что их присутствие успокоит ее, но неумолкающий звук шагов Саймона сводил на нет все то, что могли сделать собаки.
Ариэль села повыше в подушках.
— Тебе вовсе не надо быть здесь, Саймон. Ступай в большую залу к гостям.
— Не говори ерунды, — коротко ответил ее муж, подходя к кровати.
Он внимательно осмотрел лицо жены, его глаза цвета морской волны излучали заботу.
— Да, было бы разумно держаться подальше от пути этого сокола.
Ариэль моргнула заплывшими от жара веками.
— То же самое я могла бы сказать о вас, сэр.
— Я не заметил, как он подлетел, — возразил он.
— По-твоему, я должна была стоять и смотреть, как он изуродует тебе лицо?
Саймон устало покачал головой.
— Возможно, я бы и сам как-нибудь выкрутился.
Ариэль открыла уже рот, чтобы возразить, но слова ее потонули в новом приступе кашля. Саймон, издав невнятное восклицание, нагнулся над женой и принялся растирать ей спину в тщетной попытке остановить этот сухой лающий кашель. В конце концов приступ прошел, и Ариэль снова откинулась на подушки. Саймон носовым платком вытирал у нее пот со лба.
Ариэль закрыла глаза, не в силах выносить его пристального взгляда. Она припомнила, что только минуту назад сказала про его изуродованное лицо, и эти слова показались ей ужасными. Не имело значения, что она была вне себя от ярости и страха за раненую лошадь; слова эти были непростительны, даже язвительны. Но она чувствовала себя слишком слабой, чтобы начинать объяснения. Усталость сидела где-то глубоко в ее теле, похоже, она пришла на смену ознобу.
Грелки, которыми она была обложена, сделали свое дело, хотя порой Ариэль чувствовала, что озноб только притаился где-то поблизости и лишь ждет своего часа, чтобы снова наброситься на нее. Она хотела отдохнуть и забыться, но усталость была так велика, что не давала ей заснуть, а лишь терзала ноющей болью руки и ноги.
Саймон отвернулся от жены и, подойдя к окну, посмотрел вниз, на внутренний двор замка. Он ждал, когда же появятся две женщины в сопровождении Эдгара, но двор, окутанный вечерними сумерками, был пуст. Невнятный шум пиршества, доносившийся из большого зала, вдруг резко усилился — это распахнулась тяжелая, окованная железными полосами дверь, и выбежавший из нее человек сложился пополам, извергая из себя съеденное. Празднество со всеми его неизбежными последствиями продолжалось даже в отсутствие новобрачных.
Саймон лишь наморщил нос при виде этого зрелища и стал смотреть поверх стен замка на расстилающуюся перед ним равнину. Но сумерки сгустились настолько, что рассмотреть ничего не удалось; не видна была даже восьмиугольная громада монастыря в Эли.
Пока он вглядывался в темноту, раздался легкий стук в дверь. Саймон повернулся, крикнув: «Войдите!» — и в комнату вошли две женщины в сопровождении Дорис.
— Это миссис Сара, милорд, и мисс Дженни, — представила их Дорис, приседая в реверансе.
— Благодарю вас, мадам, за то, что вы так быстро пришли, — церемонно произнес Саймон, направляясь к женщинам через комнату и протягивая руку старшей из них.
Немая безумная Сара, как ее называла Дорис. Однако Саймон не заметил никакого безумия в лице этой женщины, голубые глаза которой упорно изучали его. Она была худощава, с белыми как снег волосами, и в глубине ее спокойных было глаз что-то, от чего Саймон почувствовал себя как-то неуверенно.
К его удивлению, Сара обхватила его большую ладонь обеими руками;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122