что с таким сокрушительным эффектом разбило вдребезги вожделение графа?
Филипп стоял у камина, лицо пылало яростью. На корточках внутри очага тряслось от страха то, что сначала показалось Октавии маленьким черным зверьком.
Девушка спрыгнула на пол и, не обращая внимания на сцену у камина, одернула нижнюю юбку. Она уже собиралась подхватить жилет, как раздался звук удара и вслед за ним душераздирающий вопль — явно человеческий.
— Нет! — Октавия быстро обернулась к камину. Граф занес руку с кожаным ремнем, чтобы нанести еще один удар существу у своих ног.
— Не надо! Он не виноват! — Одним прыжком Октавия оказалась у противоположной стены и перехватила руку Филиппа. — Он еще совсем ребенок. Наверное, заблудился в дымоходах.
Граф яростно вырвал руку, и ремень вновь засвистел в воздухе. Мальчишка заплакал, прикрыл ладонями голову.
Октавия вовсе позабыла, зачем она здесь. Не вспомнила даже о лежащем на полу жилете, не сообразила, что стоит в одной рубашке и нижней юбке, а граф Уиндхэмский в нижнем белье. Собрав последние силы, она вырвала ремень:
— Не позволю, Уиндхэм!
Филипп уставился на нее в недоумении. Лицо Октавии было испачкано сажей, но глаза сверкали золотым огнем. Ремень она сжимала так, словно это было оружие, которое она готовилась использовать против него самого.
Вскоре до Уиндхэма дошел недостойный, нелепый смысл сцены. К тому же рухнули все его планы.
Граф непристойно выругался и подобрал одежду. Октавия с сожалением наблюдала, как он надевает жилет. Но уже в следующую минуту она стряхнула с себя оцепенение и нагнулась, чтобы лучше рассмотреть все еще воющее в камине несчастное существо.
На вид мальчишке было не больше четырех-пяти лет, точнее Октавия сказать бы не решилась, настолько он был изможден. Лохмотья грязной рубашки не могли прикрыть обтянутые кожей ребра. Ремень Филиппа оставил багровые полосы на и так уже исхлестанной спине. Даже под налипшей сажей было видно, что колени и локти сильно кровоточили, а когда Октавия попыталась поднять его и поставить на ноги, мальчишка закричал от боли — его подошвы пылали от порезов и ожогов.
— Бедное дитя, — произнесла Октавия. В Шордиче она видела, как трубочисты разжигают в каминах огонь, чтобы перепуганные насмерть малыши лезли в кромешной тьме вверх по дымоходу, как посылают детей постарше, чтобы те снизу тыкали им в пятки иголками и острыми палками, заставляя пробираться к трубе. Все эти ужасы Октавия знала, но никогда не сталкивалась лицом к лицу с их результатом.
Она подняла глаза: Филипп смотрел на нее с невыразимым отвращением.
— Уходите! И побыстрее одевайтесь. Я не могу позвать его старшего, пока вы торчите здесь в нижней юбке.
Как только трубочист услышал о старшем, он завопил еще сильнее.
— Он меня прибьет… Я снова заблудился. — Рыдания становились громче. Мальчишка понимал, что совершил непростительный грех — рискнул спуститься в комнату, где его могли увидеть жильцы.
— Ничего он тебе не сделает, — твердо заявила Октавия, надевая платье. — Милорд, я забираю ребенка с собой. Если хозяин начнет скандалить, пусть приезжает на Довер-стрит. Я утрясу с ним дела там.
Словами нельзя описать выражение, появившееся на лице Филиппа.
— Возьмете его с собой? — наконец выдавил он. — Шальная женщина! У вас в голове ветер. Это же подмастерье трубочиста.
— Именно, — отозвалась Октавия, зашнуровывая лиф платья.
— И как вы объясните, откуда вы его взяли? — Филипп сделал шаг к сидящему в камине ребенку. Тот испуганно переводил взгляд с мужчины на женщину. Белки глаз ярко белели на зареванном черном лице.
— Какое это имеет значение? — Октавия надела туфлю.
— Большое! — Граф ухватил мальчишку за руку, выдернул из камина и швырнул на пол. Ребенок снова заплакал.
Внезапно Октавия поняла, что тревожило Филиппа. Любовные связи не настолько порицались в обществе, чтобы могли погубить репутацию. Другое дело — разнести по свету, как амурные забавы графа Уиндхэмского прервал провалившийся в камин трубочист.
Услышав такое, люди покатятся со смеху, и через десять минут Филипп сделается посмешищем всего Лондона. Разве он сможет это пережить?
Смех снова заклокотал в горле, но Октавия переборола себя, потупила глаза и занялась второй туфлей.
— Милорд, вам нечего беспокоиться. Ни ваше имя, ни этот дом упоминаться не будут. Я скажу, что мальчишку нашла у себя.
— А когда его хозяин заявится к вам, постучит в дверь и потребует назад свою собственность? — Граф вытер губы платком. — Что будет тогда?
— С ним я разберусь, — ответила Октавия решительно, и в это время с пола вновь послышался плач.
— А муж? — Филипп, казалось, не мог поверить собственным ушам. — Как он посмотрит на вашу филантропию? — Тон графа сделался ехидным.
— Ему я ничего объяснять не буду. — Набрасывая на плечи плащ, Октавия лучезарно улыбнулась. — Хозяйство веду я, милорд. Муж им не интересуется, если все идет так, как он хочет. Уверяю вас, о происшедшем он ничего не узнает.
Филипп окинул взором сцену неудавшейся любви. Он не боялся, что прислуга узнает о гостье в его спальне. Другое дело, если Октавию увидят сейчас, когда в комнате такой кавардак. Слуги непременно сделают собственные выводы. Надо побыстрее ее сплавить, пока слух не разнесся по дому. А когда она будет далеко, все сделают вид, что гостьи вовсе не было. Если же Октавии пришла в голову сумасшедшая мысль забрать с собой ужасную причину всех беспокойств, что ж, это ее дело. Ему же ни минутой дольше не хотелось глядеть на разор в собственной спальне.
Сама она вряд ли вымолвит хоть слово в обществе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110