Один из них был низенький толстяк в клетчатом жилете, а другой – длинный, как жердь. Лицо первого лоснилось и напоминало блин в масле, посреди которого торчал сизый нос (похоже, толстяк был весьма неравнодушен к спиртному), а постная худая физиономия второго больше приличествовала протестантскому проповеднику.
Наверное, он пришел в бар лишь для того, чтобы составить компанию приятелю.
– Хэлоу! – дружно поприветствовали Олега иностранцы, улыбаясь не совсем натурально, но широко.
Пришлось и Олегу изобразить приятную улыбку и вежливо кивнуть.
– Икскъюз май дистебинн ю Икскъюз май дистебинн ю – простите за беспокойство (англ.)

, – сказал толстячок, почему-то подмигивая Олегу.
– Не понимаю, – развел руками художник.
– А немецкий язык вы знаете? – по-немецки спросил толстяк.
– Найн Муттер – мать, фатер – отец (нем.)

… – ответил Олег, смущенно улыбаясь; и продолжил, перемежая русские и немецкие слова: – Мои познания в немецком не распространяются дальше муттер-фатер Найн – нет (нем.)

. Школьный курс…
– Итс э пити Итс э пити – жаль (англ.)

! – воскликнул толстяк.
Толстяка так и распирало желание с кем-нибудь поболтать, но его товарищ был мало расположен к разговорам. Он сидел прямо, как гвоздь в доске, и глядел на Олега ничего не выражающими глазами голубовато-водянистого цвета.
Жердяй (так мысленно окрестил его Олег) был одет в черную пару, и казалось, что собрался провести вечер не в увеселительном заведении, а отметиться на поминках.
Нужно сказать, что Олег знал оба языка. Это была заслуга деда, который слыл полиглотом. В мастерской деда они старались разговаривать только по-немецки, и иногда по-английски. Но Олег старался не афишировать свои познания по этой части.
С иностранцами ему почти не доводилось встречаться, а выпендриваться перед коллегами, в основной своей массе не владеющими чужими языками, он считал неприличным. И уж тем более у него не было желания болтать с этой странной парочкой.
Заказ для иностранцев принесли быстро (нужно сказать, Усик не ударил в грязь лицом – все было с пылу, с жару, высшего качества). Они быстро разлили водку по стопкам и, дружно улыбнувшись Олегу, – чин, чин! – выпили ее одним духом, чисто по-русски.
«Это же надо… – подумал он, мысленно рассмеявшись. – Что значит свобода передвижений. Мир без границ. Скоро и в Африке будут употреблять сорокаградусную как наши русские мужики. Хлоп – и нету стаканчика. Дурной пример заразителен…»
Вечер шел своим чередом. Олег постепенно наливался водкой, но мрачные мысли никак не хотели покидать его черепную коробку. Они бестолково суетились, сталкивались, разбивались вдребезги, и осыпались вниз с неприятным шорохом – будто кто-то сыпал на гулкую железную крышу мелкую щебенку.
Иностранцы тем временем тоже не отставали от Олега. Особенно усердствовал толстяк. Он пил и ел даже не за двоих, а за четверых. Как показалось художнику, куски жаркого толстяк проглатывал, даже не разжевывая.
При этом он почти безостановочно молол языком, совершенно не заботясь, слушает его речи жердяй, или нет. На Олега не обращали внимания ни тот, ни другой, будто художника и не было за столом.
В конечном итоге Олег, который совсем отключился от окружающей действительности и весь вечер провел в горестных раздумьях, слабо подивился таким уникальным способностям толстого обжоры – есть в три горла и тараторить даже с набитым ртом. И опустил взгляд на стол – уже не удивленный, а озабоченный, чтобы прикинуть, сколько он должен заведению Усика за ужин.
Пора было отправляться домой.
Олег не сильно переживал, что у него не хватит денег оплатить счет. Он знал, что Сарафян не станет устраивать скандал, а всего лишь возьмет его «на карандаш». Правда, потом придется заплатить с процентами, но такова уж капиталистическая жизнь.
Денег оказалось в обрез. На чаевые, конечно, не хватило, но юный официант и бровью не повел. Школа Сусика…
Взял он и доллары (Олег так их и не поменял). У Сарафяна можно было расплачиваться чем угодно, даже ракушками каури Каури – раковины морских моллюсков размером 2-3 см.; встречаются в теплых морях, особенно в Индийском океане и в южной части Тихого океана. Каури в качестве денег были широко распространены по всей западной и отчасти центральной Африке.

. Армянские диаспоры были везде, вплоть до островов Океании, где, как говорят знающие люди, каури до сих пор в ходу.
– Прощайте, господа! – сказал Олег иностранцам, которые смотрели на него вопросительно. – Мне пора бай-бай. Ауф видэрзеэн Ауф видэрзеэн – до свидания (нем.)

!
Иностранцы дружно заулыбались и ответили – тоже по-немецки. Правда, улыбка жердяя была больше похожа на оскал черепа.
Но Олег не стал больше копаться в своих ощущениях – у каждого есть недостатки – и направился к выходу. Его здорово пошатывало, но он старался держаться прямо, что не очень ему удавалось.
«Ну вот… все-таки нализался, – думал он, сражаясь с непокорной входной дверью – она норовила вернуть его обратно. – Исполнилась мечта идиота. А радости нет. Почему?!»
На улице было светло, как днем – возле своего заведения Сарафян установил два мощный фонаря – чтобы «Олимп» был заметен издалека. Олег полез в карман за сигаретами, закурил, сделал шаг, другой…
И столкнулся лицом к лицу с тем самым «доброхотом», который, помогая ему сесть в вагон электрички, по мнению художника, украл у него портмоне!
– Негодяй! – вскричал сильно захмелевший Олег, хватая его за лацканы пиджака. – Отдай мои деньги и документы!
– Гражданин, гражданин… вы чего?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91