Несколько лет назад с моей помощью его сына упрятали в окружную тюрьму на шесть месяцев за угон автомобилей, и в то время Джек не питал ко мне добрых чувств. Но наука пошла парню
на пользу, он образумился и по собственной инициативе пошел в строительную организацию. Теперь он хорошо и честно зарабатывает.
— Он зарабатывает больше, потому что работает прилежнее, — поддразнил я, — он строит, а ты разрушаешь. Да к тому же через каждые десять минут делаешь перерыв.
— Язык без костей! Я пошабашил впервые с самого утра. Кофейный перерыв. Кроме того, если я начну работать слишком быстро, начнутся неприятности с вывозкой мусора.
Он отстегнул плоскую фляжку с пояса, отвинтил крышку и хлебнул прямо из горлышка, сощурился, крякнул и облизал губы.
— По-прежнему употребляешь сорокаградусный кофеек?
— Человек должен поддерживать свои силы.
— А ты не боишься, что ты как-нибудь «перекофеинишься» и стукнешь этим ядром себя по голове?
— Ни боже мой. После двух таких фляжек я могу спокойно сбросить муху со стакана на стене, не повредив ни одного кирпичика. Ну, а кофеек, как ты сказал, мне нужен только для того, чтобы не спятить на работе. Бах — рушится стена, бах — вниз летит колонна, бах —
И так все дальше и дальше. Возможно, тебе это кажется интересным и восхитительным...
— Да нет, не совсем!
— Мне моя работа действует на нервы, если хочешь знать. Иной раз у меня появляется чувство, как будто я какое-то дикое чудовище, которое должно разрушить эту улицу.
Обведя рукой круг, я спросил:
— Что здесь происходит? Миллионеры строят новые банки и отели?
— Обновление города, они так его назвали.
Ясно, очередной проект перестройки, оплаченный из федеральных фондов. По-моему, куда понятнее сказать «из моего кармана». Джек продолжал:
— Три квартала полностью будут снесены, вот этот и те два. Он показал, какие именно.
— Ты хочешь сказать, что здание Себастьяна — тоже?
— Да-а. За него примемся на будущей неделе. Работы выше головы: это старье не так-то легко разрушить.
— Могу представить. И твои чувства — тоже... А у тебя не возникали сомнения?
Возможно, возникали, из-за этого он и пил. Но чтобы жить, надо работать.
Я снова посмотрел через улицу на смазливую физиономию Хорейши Хамбла. Вот у него нет сомнений. Он за всяческие модернизации и модификации и в городе, и в сельской местности.
— Ладно, Джек. У меня на три назначена встреча. Продолжай крушить.
— Мне и правда пора приниматься за дело, но все же минут десять я сосну... Хлебнешь моего зелья?
Он снова взбалтывал фляжку.
Я протянул руку и поднес фляжку к губам.
— Спасибо, выпью глоточек...
Чтобы добраться до клиники Мордехая Питерса, надо ехать по Бенедикт-каньон шоссе к горам Санта-Моника, затем свернуть на Хилл-Роуд. Через полмили — частная подъемная дорога, которая ведет к очаровательному владению, откуда открывается потрясающий вид на соседние Бевер-ли-Хилл и Голливуд, а в погожий день даже на Тихий океан.
Я проезжал мимо раза четыре, но внутри так и не бывал. С доктором Питерсом я тоже не знаком.
По дороге я припоминал все, что слышал об этом типе.
Он разработал теорию нового лечения психических заболеваний, которую неофициально называли «Питеризацией мозгов». Еще совсем недавно царствовавший психоанализ Фрейда с его «комплексом Эдипа», заполнявший пьесы, сценарии, радио и телепередачи, был полностью забыт. Мистер Мордехай Питере стал новым героем, чуть ли не гением космического значения. Он писал книги, предисловия к книгам, рецензии на книги и на рецензии... и загребал по сотне долларов в час.
Вот этого-то знаменитого человека мне предстояло увидеть. Свернув с Хилл-Роуд, я поднялся по асфальтированной дороге на высокое плато, которое, естественно, уже успели окрестить «Высотами Питеризации», на котором раскинулась в антисептической белизне клиника.
Ровно три. Увидев «место стоянки машин», я припарковался, поднялся по широким ступенькам и вошел в офис.
Во внешнем офисе была кушетка, несколько стульев с изогнутыми спинками и стол с десятком непривлекательных журналов. За письменным столом сидела костлявая особа и что-то печатала на белых карточках. Не иначе как интимные мысли пациентов. Я ее сразу отнес к категории старых дев (ей было уже за тридцать), потерявшей надежду расстаться официально или, на худой конец, неофициально со своей девственностью.
Я подошел к ней и заявил:
— Я — мистер Скотт.
Она кивнула головой и пробормотала:
— Вы можете присесть. И продолжала печатать.
На столе секретарши раздался зуммер. Она перестала печатать, посмотрела на меня и сказала:
— Можете войти, мистер Скотт... — и добавила еще несколько слов, которые я не расслышал. Вскочив с удивительно неудобного стула, я был уже у двери и нажимал на ручку, когда раздался истерический вопль секретарши:
— Не сейчас! Я же сказала: через минуту. Слишком поздно.
Я замер, превратившись если не в соляной столб, то во что-то наподобие. Все слова вылетели у меня из головы. Представляете: через всю
комнату мелкими шажками шла абсолютно голая молоденькая красотка. Я вас не обманываю. Совершенно без ничего.
Единственным минусом было то, что она шла не ко мне, а от меня.
Автоматически я охнул. Наверное, этот звук произвел на нее такое же впечатление, как боевой клич диких индейцев на мирных поселенцев прошлых столетий. Девушка замерла на месте точно так же, как и я, повернулась и посмотрела на меня. Через секунду испуганное выражение исчезло с ее лица, она оказалась тоже немногословной, ограничившись
одним лишь «у-у-у-х».
У нее были волосы цвета шерри:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45