Говорит, тебе известно об одном парне по имени Бойл. Что это значит, не знаю.
— Я знаю. Его убили, потому что он больше не мог петь. Кроме как полицейским и газетчикам...
Я немного подумал:
— Это ты забрал пластинку Троя?
— Такую маленькую, с проигрывателя? Я. После того, как сделал дело. Джо сказал, что она ему нужна.
Он помолчал.
— Скотт. Скотт, как ты думаешь...
Он замолчал. Я почувствовал, как его тело вздрогнуло у меня под пальцами.
— Господи Иисусе, — пробормотал он. Я подождал, пока спазм прошел.
— Что в отношении Чарли Байта, Тони? Ты не слышал, его убили? Тони! Он не падал только потому, что я поддерживал. Теперь — отпустил. Он упал, стукнувшись лицом о ковер.
Молчание и падение еще не означают, что человек умер. Но Тони Ангвиш был мертв. Я поднялся, подошел к двери и убедился, что на этот раз она заперта. Потом немного походил взад-вперед по тесной комнатушке, стараясь решить, что же делать. Нужно рассказать, чтобы история распространилась по всему городу. Прежде, чем меня убьют. Если же убьют, а это могло случиться в любую минуту, — афера с Троем останется тайной. Позвонить в газету или на телевидение? Но даже если удастся, кто станет меня слушать? И не исключено, что я попаду на типа вроде Гарри Вароу или какого-то другого дуерфа, который тут же вызовет полицию. И меня бросят в камеру до того, как я успею открыть рот.
И тем не менее я обязан рассказать — не только ради спасения собственной жизни. Люди должны знать про Себастьяна... про Троя и... Думаю, избиратели должны услышать обо всем этом до голосования.
Я включил телевизор. Говорил Эмерсон. У него было хорошее, умное лицо, не слишком красивое, но сразу было видно, что это незаурядный человек. И говорил он без особого ораторского искусства, не чаровал голосом, не уговаривал, а рассуждал. О тех же проблемах, которые звучали в речи Хорейши Хамбла: пенсии, здравоохранение, образование и т.п. Он ничего не обещал от своего имени, но объяснял, чего мы сумеем добиться совместными усилиями. «Мы должны надеяться во всем на самих себя, помогать и уважать друг друга, Не уповая на помощь государства, которая расслабляет и того, кто дает, и того, кто
получает». После этого он замолчал на такое продолжительное время, что я испугался, не случился ли у него паралич гортани. Но нет, ничего подобного:
он думал. Я так давно не видел, чтобы человек, занимающий большой пост, думал публично, что позабыл, как это выглядит. Эмерсон посмотрел прямо в камеру:
— Возможно, мой язык слишком груб для ушей, привыкших к обтекаемым фразам любителей изящно выражаться. Если так, смиритесь с этим. У меня нет желания быть президентом нации, где у мужчин нет чувства самоуважения, у женщин гордости, а у детей надежды.
Голос у него потеплел:
— Но я верю в вас, американцы. Верю в присущую вам мудрость, способность принимать самостоятельные решения, а не ждать, когда за вас подумает правительство.
Я выключил телевизор.
В данный момент я думал даже не о том, что именно говорил Эмерсон, а какая разница была между его выступлением и выступлением Хамбла. По сути дела они были взаимно исключающими.
Дело было не только в том, кто из двух ораторов проявил больше здравого смысла или выступал правдивее. Можно было подумать, что они говорили на разных языках. Вообще-то, так оно и было, если судить по выбору слов, эпитетов, сравнений. Но я имею в виду другую разницу. Истина остается истиной, независимо от того, как она изложена или каков ее источник... Мне нравится девушка и в норковом пальто, и в голубом бикини: ее тело не меняется от того, что она надела.
Когда выступал Хамбл, произносимые им слова были полны энергии, веса, сока, жизни. Они обладали субстанцией. Казалось, стоит только протянуть руку и пощупать их. Но вы не могли ухватить фразы Хамбла; слрва в ваших пальцах с треском лопались. Как красный мыльный пузырь.
Люди типа Хамбла могут привлечь на свою сторону избирателей, но веры в себя не завоюют. Независимо от того, насколько бархатист голос и лучезарна улыбка, их слова холодны. Слова очаруют слух, но не сердце и разум.
И все же какое-то недолгое ослепление, естественная тяга человека ко всему красивому завораживает людей, и они голосуют за разных Хамблов. Отдают им в руки власть деформировать их мозги, ослаблять дух...
У меня по коже пробежали мурашки. Я уже знал, что собираюсь сделать. И почему. Более того, знал, что не отступлю. И теперь я знал, как действовать. Не стану притворяться, будто я ни капельки не боялся. Боялся, да еще как!
Очень привлекательный аэропорт.Фактически вовсе не аэропорт, а всего лишь частная взлетная полоса в нескольких милях от Лос-Анджелеса на ферме некоего Виктора Вейнада.
Я не был с ним знаком: отыскал его имя на желтых страницах в разделе, озаглавленном «воздушный транспорт». Небольшое объявление, в котором было сказано: «пилот-виртуоз» плюс еще несколько строчек о том, чтр его услугами можно воспользоваться для доставки товаров на сельские ярмарки, обработки полей химикатами, телевизионных съемок, увеселительных прогулок и так далее. А заканчивалось все это одним словом, напечатанным крупными буквами: ДЕШЕВО.
Я решил, что человек, который берется за столько различных операций, к тому же дорого не запрашивает, не будет слишком придирчив. Я не подумал, что словом «дешево» заменено «паршивый».
Но в моем положении я был счастлив, что сумел хоть что-то отыскать. Я надеялся, что и дальше мне будет везти. Я оставил Тони Ангвиша а «Браун-мотеле», забрал из комнаты свои пожитки и нашел машину Тони, припаркованную у обочины за полквартала от мотеля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45