Это был тот самый черный «седан», который я видел тогда в Бенедикт Каньоне.На голову я водрузил шляпу, с помощью туши из косметического набора затемнил себе брови; теперь они у меня стали красновато-коричневыми. Не потому, что мне пришелся по душе такой цвет, но потому, что именно этого оттенка у меня была борода.
Впрочем, какая это была борода? Кусок пакли, шутовская наклейка, лохматая и очень длинная, предназначенная для веселых вечеринок, а не для маскировки. В итоге я выглядел все тем же Шеллом Скоттом с насур-мленными бровями и дурацкой бородой.
Но я спокойно ехал в потоке других машин, меня не задерживали, в меня не стреляли, я не вызвал ни сумятицы, ни паники. Сделав по пути единственную остановку, я поехал прямиком сюда. Часы показывали 4 часа 20 минут. Та единственная остановка заняла у меня почти три часа.
Я по телефону попросил Вейнада быть готовым к четырем часам, но предупредил, что могу немного опоздать. Он явно не был готов, и мне это не понравилось. Не понравился и он сам.
Ферма выглядела, как свалка мусора. Это было ровное голое поле коричневой земли с одноэтажным оштукатуренным домом, выстроенным в двадцатые годы, и с небольшим гаражом рядом. Взлетная полоса представ-
ляла собой просто более гладкий участок на той же земле, протянувшийся от дома и гаража на несколько сот ярдов.
Виктора Вейнада не было видно, когда я проехал мимо столба с надписью «Авиация Вейнада», но когда я остановился и вытащил свой тяжеленный раздутый мешок из грубой парусины из багажника машины, он вышел, запинаясь и спотыкаясь, из дома.
У меня начались серьезные опасения. До этого я не испытывал никаких дурных предчувствий, но они сразу же появились, как только я увидел «пилота-виртуоза». Он совсем не походил на Виктора, то есть Победителя. Скорее на неудачника. С виду ему было лет 80, не меньше, да и наружность у него была еще более странной, чем у меня. На нем были надеты джинсовые штаны с заплатами на коленях, заправленные в высокие сапоги на шнурках, красная охотничья рубаха, поверх которой был повязан выцветший шейный платок. На носу защитные очки, которые надевают мотоциклисты. Он тащил пару объемистых пакетов.
— Хэй, здорово! — прохрипел он. — Вы Скотт?
— Да, это я. А вы мистер Вейнад?
— Да, сэр. Готов отправиться. Вот, наденьте-ка это. — Он протянул мне один из пакетов, который походил на парашют.
— Постойте, — крикнул я, — что это?
— Старый шют, — ответил он высоким дрожащим голосом, — лучше наденьте его сразу же.
— Парашют? Но мы еще и с земли не поднялись. Где самолет?
— В ангаре.
Он ткнул пальцем.
— Там? В этом маленьком гараже?
— Это не гараж. Ангар. Пошли.
— О'кей, но вообще-то я... я ожидал... Вы сказали... «старый шют»?
— Пошли.
Мы прошли к гаражу, он открыл дверь, вошел внутрь и вытолкнул оттуда аэроплан.
Да, да, вы не ослышались, все правильно. Ему было самое меньшее восемьдесят лет, а он приподнял аэроплан за хвост и сильно пихнул его вперед.
Я чуть не оторвал вытяжной трос от своего «шюта».
— Что это... что это такое? — закричал я в недоумении.
— Такие теперь не часто удается увидеть, верно? — проскрипел он с гордостью.
— Да, конечно, но... что это, «Спэд»?
Он хихикнул, но ничего не ответил. Возможно, просто не знал, или, скорее, это чудовище было собрано из остатков нескольких аэропланов.
— Очень удобен на сельских ярмарках, — объяснил он, — доставляет гуляк домой.
— Угу.
— У меня был второй, поновее, но я его разбил.
— Вы разбили второй? А что случилось с этим?
— Ничего... Пока.
Предполагалось, что полет будет самой простой операцией. Небольшой эпизодик блестящего плана. Во всяком случае, не такого уж безнадежно глупого. Я был воодушевлен речью Дэвида Эмерсона. Мне казалось, что нет предела человеческим возможностям. Оказалось, что имеются.
Я произнес вслух:
— Вот предел.
Вейнад не слушал меня. Или же не понял. Или не хотел об этом думать. Оглядывая своего доисторического красавца, он горделиво спросил:
— Ну и как вы его находите?
— Он ни за что не оторвется от земли. Вейнад рассмеялся.
— Ну, пошли...
— Что значит «пошли»?
— Вы взяли парашют? Олл-райт, но лучше, если вы защелкнете вон ту пряжку заранее.
— Здесь? Вот эту?
— Да. Защелкните ее... Вот так. Будет скверно, если вы дернете за вытяжной корт, а парашют не раскроется.
У меня потемнело в глазах.
— Что случилось? — спросил Вейнад. —- Вы больны?
— Да.
— Вы плохо себя чувствуете?
— Да. Но это не имеет значения. Я должен это выполнить. Теперь уже нельзя отступать.
— О'кей, подождите, пока я не заберусь в кабину. А вы сможете раскрутить пропеллер?
— Раскрутить пропеллер? — Да.
Он поднялся на место пилота с резвостью восьмидесятилетнего инвалида, а я окинул придирчивым взглядом нашу птичку. У нее было два крыла, одно над другим, хвостовая часть, два колеса и пропеллер. В фюзеляже — два отверстия. Кабины. Вейнад уже сидел в передней, что-то мудря с ручками управления.
— Контакт! — завопил он.
— Ох, что там еще?
Он сверху махнул мне на пропеллер.
— Контакт!
Я запустил пропеллер со второй попытки, потом отступил в сторону. Самолетик «заговорил»: «Хикети-хок-хокет... ппишоу, хикети-хок...» Я стоял, анализируя ситуацию. «Ппишоу» меня не устраивало. Но Вейнад заорал, чтобы я садился.
— Живо! Живо!
Я сбросил свой тяжелый мешок, набитый до отказа, в заднюю кабину и забился сам, в полном смысле слова посинев от паники. Теперь я знал, почему у него заплаты на коленях: он очень много молился...
Мы уже двигались, переваливаясь с боку на бок по колдобинам «взлетной полосы». Клан-кланк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45