Девушка с тридцатишестидюймовым бюстом и массой темно-рыжих волос щекотала меня по щекам ресницами длиной в один фут. Я скользнул взглядом по белой переносице и заглянул ей в глаза, и они вдруг превратились в два тлеющих уголька. Ресницы стали расти, удлиняться, соединились в две железные спицы и начали вонзаться мне в шею. Второй будильник — тот, что побольше, — неистово зазвонил и прогнал кошмарные сновидения. Я приподнялся, чертыхнулся и взглянул на часы, Восемь. Утро. Самое мерзкое и несчастное время суток.
С отвращением я провел языком по небу, облизнул губы, поморгал и выкатился из постели. Толчок от соприкосновения ног с полом так резко ударил в голову, что у меня едва не раскололся череп: внутри, видно, была сплошная боль.
С усилием я кое-как вытащил из шкафа халат и поплелся в ванную, чувствуя себя старым и обессиленным. Я подставил лицо под струю воды, почистил зубы и провел гребешком по волосам. На волосы это не произвело никакого впечатления. В кухне я поставил на огонь кастрюлю с водой, заварил кофе и снял с полки коробку с маисовыми хлопьями. Вот именно—с маисовыми хлопьями. Простой, добрый маис. Завтрак. Даже без похмелья мысль о сытном завтраке вызывает у меня ощущение какого-то насилия над собой.
Я всыпал в кипящую воду горсть хлопьев и стал следить за тем, как они варятся.Они тошнотворно пузырились и булькали. И в желудке у меня тоже тошнотворно пузырилось и булькало.
Я отнес хлопья в ванную и вылил все в фарфоровый унитаз. Быстро и просто; с завтраком было покончено.Все-таки я заставил себя съесть кусочек тоста и выпить две чашки кофе и окончательно проснулся.
Я надел серо-голубой габардиновый костюм. Потом, не спеша, включил свет у аквариумов, накормил рыбок живыми дафниями, расправил плечи и вышел.
Чувствовалось, что сегодня день будет жаркий; солнце еще не добралось до зенита, а уже припекало и жгло, упорное и бесцеремонное, как энергичный пешеход на Главной Улице. Ветра не было. Смог щипал глаза, и сквозь него туманно виднелся американский флаг, вяло и неподвижно свисавший над входом в Уилширский Сельский Клуб. Я сел в кадиллак и направился в сторону Норт Уинзор.
Пожалуй, в блузке и коротких брюках она мне нравилась больше, но и в плотно облегающем желтом свитере, белой плиссированной юбке, нейлоновых чулках и коричневых с белым туфлях на каблучках-«гвоздиках» она была живым ответом на вопрос, произошел ли человек от обезьяны.
— С добрым утром, мистер Скотт, — сказала она мягко и приветливо. — Вы так рано и полны энергии.
— Я вспомнил кое-что, упущенное вчера. Решил заглянуть к вам и поговорить еще раз.
Может быть, ей это было и неприятно, но она открыла дверь и пригласила меня войти. Я вошел и — гм, гм — на том же низком зеленом диване сидел докучливый мистер Кэш. В это утро на нем был новый коричневый твидовый костюм, но на лице его было то же угрюмое выражение.
Я бодро сказал:
— Доброе утро.
Он медленно поднялся и встал, широко расставив ноги. Он злобно смотрел на меня.
— Вы шпион, — сказал он противным голосом, — почему вы не копаетесь в своих бумажках? Вообще, вы когда-нибудь сидите дома?
Мне уже настолько осточертели злобные взгляды и рычание этого надутого типа, что я сказал, не подумав:
— А вы когда-нибудь уходите домой?
Он скрипнул зубами, ноздри его раздулись, и он очутился лицом к лицу со мной. Он схватил меня спереди за сорочку и толкнул меня к двери.
— Вон! — гаркнул он. — Вон отсюда, шпион!
Ничто так быстро не приводит меня в бешенство, как самонадеянность какого-нибудь парня, воображающего, что он может толкать меня куда ему вздумается. Однако я удержал руки по швам и медленно произнес:
— Ну, погоди же, приятель.
Больше я не успел сказать; ,он приблизился еще на полшага, уперся своей ручищей мне в грудь и толкнул меня. Я отступил на правую ногу, размахнулся и правым кулаком врезал ему в челюсть. Он как будто сложился пополам, только в обратную сторону, и шлепнулся на собственные ягодицы.
Я сказал:
— Забыл предупредить вас, Кэш. Придержите свои лапы.
Он был крепок. Он посидел одно мгновение, потряс головой, потом начал подниматься с пола.
— Прекратите! Сию минуту прекратите! — Это крикнула Робин, став между нами и топнув четырехдюймовым каблучком. — Вы, животные, — сказала она. — Вести себя не умеете? — Обернувшись к Кэшу, она резко добавила: — Эдди, ты не имел права! В моем доме! Мне стыдно за тебя. Лучше уходи, и возвращайся, когда настроишься на более дружелюбный лад.
Он, наконец, встал, смахнул сзади с брюк пыль, пощупал челюсть и подошел ко мне.
— О'кей, приятель, — сказал он угрюмо. — Только ошибаетесь: мы еще встретимся.
Он вышел и так хлопнул дверью, будто собирался купить новую. Как-то получалось, что, когда я приходил, он должен был уходить. Может быть, именно поэтому мой приход не доставлял ему удовольствия. Может быть,
я бы тоже негодовал на вторжение, если бы я был на его месте и имел эти маленькие тет-а-тет с Робин. Я повернулся к Робин.
— Простите за эту сцену, — сказал я. — Он вывел меня из себя, и я не подумал, каково это для вас.
— Ничего, — сказала она. Ее ярко-красные губы изогнулись в улыбке, как мне показалось — искренней. — У него не было основания так себя вести. В сущности, я вас ничуть не виню; он получил то, что заслужил. Он пришел за несколько минут до вас, и ваше появление, видимо, его разозлило.
— Я его не очень осуждаю.
— Спасибо, сэр. Он хотел, чтобы мы поехали в Санта-Анита. Да мне не очень-то хотелось. — Она села на диван. — Простите, — сказала она, — я даже не предложила вам сесть. — Она похлопала рядом с собой по подушке:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55