Казалось, понимание медленно проступает в ее взгляде, и вдруг, по какой-то способности интуитивного постижения, свойственного иногда женщинам, она уже все знала.
Она сказала вдруг:
— Он умер. Томми умер. Томми умер... — Она повторяла это снова и снова, и с ее лица уходило всякое выражение, глаза перестали видеть. Потом мышцы на шее расслабились и голова повисла, как будто она потеряла над нею всякий контроль. Я встал и подошел к кушетке, думая, что она лишится чувств, но она подняла голову и, сжав руки, уставилась в стену невидящими глазами, из которых по застывшему, как маска, лицу катились слезы. Я сел рядом с ней, бормоча беспомощные слова сочувствия, которых она не слышала.
Она сидела так, не двигаясь, долгие минуты. Потом она содрогнулась, вздохнула и сказала ровным, монотонным голосом:
— Я справлюсь, мистер Скотт. Спасибо, что посидели со мной. Думаю, мне лучше остаться одной с маленьким Томми, с нашим беби.
Я сказал ей, где меня найти, если понадобится моя помощь, и вышел.
Они схватили меня в холле.
Они не стали ждать, пока я выйду на улицу, где я смог бы броситься бежать, — если бы захотел бежать, — они действовали точно и наверняка. Профессионально, эффективно. Как только за мной закрылась дверь, я обнаружил первого из бандитов: он прислонился к стене слева от меня, держа руки глубоко в карманах куртки. Почти в этот же момент второй парень, которого я мог видеть лишь уголком глаза, уткнул мне в ребра дуло пистолета.
Скрипучим голосом он сказал:
— Держи язык за зубами, Скотт, — и ловко обшарил меня левой рукой. Он сказал с удивлением: — На нем ничего нет. Представляешь? Красавчик чист, как стеклышко.
Парень у стены дернул головой в сторону лестницы и выпрямился, все так же держа руки в карманах. Он был массивный, с дряблым, вызывающим почти омерзение, огромным телом человека с недоразвитым мозгом, а глаза его выглядели крошечными красными щелочками на бледном, как тесто, лице. Мне невольно вспомнилась шевелящаяся груда червей, которую я однажды видел и наверху которой извивался один более крупный и жирный, как король над всеми остальными.
Я отвернулся от него и посмотрел на второго бандита. Ни того, ни другого я никогда прежде не встречал. Этот второй, справа от меня, был невысок ростом — его лысая голова доходила мне до носа, — но имел длинный и крупный торс гораздо более высокого человека. Все дело было в его ногах — хилых и кривых, — которые делали его низкорослым, приземистым и уродливым на вид. Глаза его были широко расставлены, а крупный нос торчал крючком над толстыми красными губами.
— Ты! — сказал я. — Убийца, сукин сын.
Глаза его сузились, и он замахнулся, собираясь ударить меня рукояткой пистолета по лицу.
— Джаг! — Это слово вырвалось из глотки первого бандита с удивительной быстротой и прозвучало властно и авторитетно.
Лицо коротконогого сморщилось, он опустил руку с пистолетом и целеустремленно, сосредоточенно плюнул мне в лицо. Плевок угодил мне в подбородок и отскочил на мою рубашку.
Я вытер рукой подбородок и сказал:
— Ты, убийца, сукин сын!
Он посмотрел мне прямо в глаза, и лицо его немного разгладилось. Он сказал своим скрипучим голосом:
— Ох, братец. Ох, братец, — и улыбнулся так, будто правая половина его рта парализована. Он ткнул меня пистолетом в бок с такой силой, что я невольно зарычал. — Шевелись, — сказал он.
Я повернулся и пошел через холл. Толстый пропустил нас вперед и последовал за нами на расстоянии двух-трех ярдов. Бандит по имени Джаг сунул пистолет в карман и сказал:
— Спокойно, братец. Главное, спокойно.
Все произошло быстро и без шума. Никто нас не слышал, никто не видел. Мы спустились с лестницы, и коротконогий пробормотал:
— Попрощайтесь с дежурным у стола.
Я кивнул дежурному клерку, сказав «добрый вечер», мы вышли из отеля и повернули налево. Ярдов за десять впереди я увидел поблескивающий кузов моего автомобиля, а немного дальше — длинную черную машину. Эта черная машина, вероятно, принадлежала бандитам.
Внутри у меня все кипело. Гнев заливал мой мозг, как красная волна. При том, что я чувствовал, я мог бы, казалось, взять их обоих, даже если бы они выпустили в меня шесть пуль, но мне нужен был мой кольт, который я оставил в машине. Я не знал, намерены ли бандиты бросить кадиллак здесь или увести его с собой.
Мы поравнялись с кадиллаком, и я быстро шагнул к нему, потом остановился и зашагал было дальше, как будто передумав.
Джаг схватил меня за руку и ввинтил пистолет мне в спину.
— Куда, красавчик? Что это ты стараешься сотворить? Толстый подошел к нам сзади и спросил:
— Что за игра, Скотт? Хотите оставить здесь свою машину?
Они шепотом посовещались у меня за спиной. Я не расслышал ни слова, но коротконогий потянул меня к кадиллаку и сказал:
— Влезай, братец. Держи руки вверх и садись за руль.
Я забрался в машину, держа обе руки перед собой, уселся на свой кольт и подвинулся к рулевому колесу. Кольт подвинулся вместе со мной.
— Обе руки на баранку, братец. Двадцать миль в час. Поезжайте обратно на Уилширский бульвар. Поедете быстрее — получите весь заряд. — Он вынул из кармана свой длинноствольный пистолет и прицелился мне в живот.
Я включил газ и пополз по Нортон-стрит к Уилширскому бульвару. Коротконогий рявкнул:
— Сворачивайте вправо! Теперь прямо, в сторону Беверли Хиллз. — Я свернул направо; черная машина — это был большой линкольн — висела у нас на хвосте.
Я сказал:
— Собираетесь отвезти меня на Першинг-сквер, куда вы послали Кел-ли? К тому памятнику Моцарта?
— Нет, вы поедете в другое место, братец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55