К. Бусанде, который стоял с кейсом в руке сбоку от своего патрона.
– Опа! Извините, Бэ-Ка! – рассмеялся дядя Фредди. – Прошу сюда, принц, для вас приготовлены ваши обычные апартаменты.
– Дражайшая Кейт. – Сувиндер Дзунг поклонился и подмигнул, прежде чем проследовать наверх. – Я хочу, чтоб Крокодил далеко не уходил!
– Держи карман, Зеленый Кайман! Он смутился.
– Слава богу, мы не стали вкладывать больших денег в Россию, – сказал дядя Фредди. Он передал мне португальский портвейн, снова взялся за свою сигару, затянулся и выпустил колечки дыма. – Там полнейший обвал!
– Мне казалось, в Россию вложено немало, – отозвался мистер Хейзлтон, сидевший напротив меня. Он следил, как я наливаю маленькую рюмку: когда подали кофе, я позволила себе гуантанамскую сигару наименее фаллической формы.
Вечерние празднества только-только начинались: нам еще предстояло посещение казино, где каждому обещали выдать стопку фишек; плюс к этому ожидались танцы. До сих пор никто и словом не обмолвился о таких грубых материях, как покупка княжества у Сувиндера Дзунга. Я передала бутылку портвейна принцу.
В скромной комнате, удаленной от мрачноватого банкетного зала, нас было восемь человек, расположившихся вокруг небольшого стола. За ужином мы сидели в большой компании: наш титулованный фотограф, телеведущий, двое звезд итальянской оперы – сопрано и тенор, французский кардинал, генерал американских ВВС, двое молодых поп-музыкантов (которых я не опознала, хотя их имена были на слуху), немолодой рок-певец (которого опознала сразу), американский дирижер, член кабинета министров, модный чернокожий поэт, пара лордов, герцог и двое университетских профессоров – один из Оксфорда, другой из Чикаго.
После десерта мы удалились под предлогом разговора о делах и забрали с собой принца, хотя, повторяю, о делах разговор так и не зашел. Всеобщий сбор затевался с единственной целью – произвести впечатление на Сувиндера. Я про себя отметила, что мы уж слишком лезем вон из кожи. По-видимому, в завтрашнем раунде переговоров предвиделись некоторые сложности.
Среди присутствующих были также наши сотрудники нижнего звена, которые беззвучно маячили на заднем плане, двое-трое монарших слуг и, конечно же, мистер Уокер: ноги на ширине плеч, руки сцеплены впереди – тень своего босса, начальник личной охраны Хейзлтона.
– Конечно, вложено немало, – ответил Хейзлтону дядя Фредди, – впрочем, смотря как понимать «немало»; но вся штука в том, что почти все вложили больше нашего, а некоторые – стократ больше, просто до черта. Соответственно, головной боли нам достанется меньше, чем всем остальным.
– Весьма утешительно.
Хейзлтон был очень высок ростом, очень представителен и седовлас; его круглое лицо, загорелое и чуть рябоватое, говорило о неослабном самоконтроле, тогда как на физиономии дяди Фредди отражалась буря эмоций. В его низком голосе звучал выговор, не похожий ни на британский, ни на американский. При первом нашем знакомстве он еще разговаривал как лощеный английский денди (не в пример беспечному дяде Ф.), но впоследствии, прожив, как и я, десяток лет в Штатах, усвоил американские интонации. В результате его выговор приобрел характерную особенность, которую, в зависимости от настроя собеседника, можно было расценивать либо как милую изюминку, либо как нелепую пародию – будто актер-англичанин силится изобразить уроженца Алабамы.
Одна рука Хейзлтона, большая, покрытая бронзовато-коричневым загаром, удерживала хрустальный бокал шотландского виски «Бан-нахабхейн», а другая – сигару размером с шашку динамита.
При виде человека, достигшего, как Хейзлтон, Первого уровня, я всегда невольно умножала его внешний облик на размеры состояния, словно его деньги, недвижимость и ценные бумаги служили гигантскими зеркалами, многократно отражающими его фигуру в пределах любого социального пространства, подобно зеркалам в кабине лифта. Сегодня дело идет к тому, что любого, кто поднялся до Первого уровня, можно будет автоматически считать мультимиллионером; пусть не такого вселенского масштаба, как Билл Гейтс или султан Брунея, но довольно близко, всего лишь на порядок ниже.
Из руководителей Первого уровня еще присутствовала мадам Чассо, невысокая, хрупкая дама лет шестидесяти, в крошечных очечках, с желчным, изможденным лицом и тугим узелком неправдоподобно черных волос на затылке. Она безостановочно курила «данхилл».
Представителей Второго уровня, не считая дяди Фредди, было пятеро, и среди них – Адриан Пуденхаут, ставленник Хейзлтона, главный специалист по Европе. Это был высокий, грузный англичанин, говоривший с североамериканским акцентом; пока я не получила повышение, он оставался самым молодым сотрудником, достигшим в свое время Третьего уровня. В наших отношениях всегда присутствовал холодок, а вот дядя Фредди был к нему неравнодушен, потому что тот увлекался машинами и, приезжая в Блискрэг, обязательно шел осматривать коллекцию автомобилей. Поговаривали, будто у него связь с мадам Чассо, хотя никто не знал этого наверняка, но, поскольку она редко покидала пределы Швейцарии, а от него почти все время требовалось присутствие в Штатах, под рукой у Хейзлтона, они теорети-1ески могли встречаться только урывками.
Кому как, но мне одна лишь мысль о постельной возне этой жуткой парочки внушала глубокое омерзение.
Второй уровень представляли также М. М. Абилла, немногословный коротышка-марокканец семидесяти лет, Кристоф Тишлер, улыбчивый немец, немного не от мира сего, отличавшийся неестественной полнотой, которая, казалось, ничуть его не тяготила, и Хесус Бесерреа, аристократического вида португалец с томным взглядом карих глаз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109