— Морган, — отвечаю я.
Еще секунду она смотрит на тебя, затем медленно переводит на меня взгляд.
— Морган, — медленно повторяет она. Из группы на дороге снова раздается крик. Лейтенант хмурится и смотрит туда. — Ранение в живот, — тихо говорит она, двумя пальцами барабанит по полированной обшивке дверцы. Бросает взгляд на два тела возле горящего фургона. Вздыхает, — Только для первой помощи? — спрашивает она. Я киваю. Она хлопает по мягкой внутренней обивке, спускается и идет к сгрудившимся впереди ополченцам. Кучка распадается, солдаты ее пропускают.
В центре лежит на боку юноша в форме, руками обхватил живот, трясется и стонет. Наша лейтенант подходит к нему. Кладет винтовку на дорогу и садится на корточки; она гладит парня по голове и тихо говорит ему что-то — одну руку кладет ему на лоб, другой ощупывает свое бедро. Она кивает, чтобы двое других отошли — те расступаются, — потом наклоняется и целует молодого солдата в губы. Глубокий, неторопливый, почти страстный поцелуй; их все еще связывает нитка слюны, пойманная косым солнечным лучом; лейтенант медленно отстраняется. Их губы едва разъединяются, и тут гремит револьвер, направленный раненому в висок. Голова дергается, будто от сильного удара, судорога скручивает тело, потом оно расслабляется — и кровавый фонтанчик плещет вверх и на дорогу. (Я чувствую твою руку на плече, она вцепилась мне в кожу через пиджак, ворс и рубашку.) Молодой солдат вытягивается и мягко шлепается на спину — рот открыт, глаза закрыты.
Лейтенант тут же встает, перекидывает винтовку через плечо. Дарит мертвецу последний взгляд, затем оборачивается к одному из тех, кто стоял возле раненого:
— Мистер Рез, проследите, чтобы его достойно похоронили. — Она запихивает еще дымящийся револьвер в кобуру, смотрит на тела двух гражданских, что лежат возле фургона. — А этих оставьте собакам. — Возвращается к нашей коляске, рывком выдирает из кармана серый платок и прикладывает к лицу, стирая крошечные пятнышки юной крови. Снова запрыгивает на подножку, локтями упирается в дверцу.
— Я спрашивала насчет оружия, — говорит она.
— У м… у меня есть дробовик и ружье, дрожащим голосом отвечаю я. Смотрю на дорогу. — Они нам могут понадобиться для…
— Где они?
— Здесь, — медленно встаю и смотрю вниз на ящик под кучерским сиденьем. Лейтенант кивает солдату, — я не заметил его с другой стороны экипажа, — тот запрыгивает внутрь, открывает ящик, осматривает его и вытаскивает масляно тяжелую сумку, куда я упаковал ружья; заглядывает в нее, затем выпрыгивает.
— Ружье не военного калибра, — протестую я.
— А. Ну, значит, из нее не застрелишь солдата, — отвечает лейтенант, простодушно кивая.
Смотрю туда, куда мы направляемся.
— Умоляю вас, мы не знаем, что нас ждет…
— О, думаю, вам не стоит об этом беспокоиться, — говорит она, шагая еще на одну ступеньку и снова кивая. Солдат, что взял ружья, опять забирается внутрь. Он обыскивает меня, умело, но не грубо, лейтенант попеременно усмехается мне и улыбается тебе, а ты все смотришь, руки в перчатках стиснуты, но заметно дрожат. От солдата несет кислятиной — почти воняет. Он не находит ничего достойного демонстрации, за исключением тяжелой связки ключей, которую я утром сунул в карман. Он кидает ключи лейтенанту, та ловит одной рукой и разглядывает, поднимает и поворачивает к свету.
— Мощная связка ключей, — говорит она и смотрит вопросительно.
— От замка, — объясняю я. Слегка смутившись, пожимаю плечами. — На память.
Она со звоном крутит их на руке, затем размашисто кидает в карман драного кителя.
— Знаете, Авель, нам нужно куда-то забиться на некоторое время, — говорит она. — Чуточку отдыха и развлечений. — Улыбается тебе, — Замок далеко?
— Сюда мы ехали с рассвета, — говорю я.
— Почему вы уехали? Замок же должен защитить, нет?
— Он маленький, — отвечаю я. — Не слишком грозный. Совсем не грозный. На самом деле обычный дом; раньше был подъемный мост через ров, а сейчас просто каменный.
Она, видимо, поражена.
— О! Ров… — Солдаты ухмыляются (и я впервые замечаю, как устали и побиты многие из них; одни толпятся вокруг, кто-то уносит тело юноши, другие выводят беженцев в обход нашего экипажа и дальше по дороге. Многие солдаты, видимо, ранены; одни хромают, у других руки висят на потрепанных повязках, у третьих на головах посеревшие платки грязных бинтов).
— Ворота не очень прочные, — объясняю я и чувствую, что слова мои спотыкаются, как эти неопрятные разношерстные солдаты. — Мы боялись, замок разграбят, если мы останемся и попробуем удержаться, — продолжаю я, — Приходили солдаты; вчера пытались его захватить, — говорю я в заключение.
Она прищуривается.
— Какие солдаты?
— Я не знаю, кто они.
— Формы? — спрашивает она. Лукаво оглядывается. — Лучше наших?
— Да мы их толком не видели.
— Тяжелое вооружение у них какое? — спрашивает она и, когда я запинаюсь, машет рукой и перечисляет: — Танки, бронемашины, полевые орудия?..
Пожимаю плечами.
— Не знаю. Оружие у них было; пулеметы, гранаты…
— Миномет, — говоришь ты, сглотнув и переводя испуганный взгляд с меня на нее.
Я накрываю твою руку своей.
— Я в этом не уверен, — говорю я лейтенанту. — Полагаю, это был… подствольный гранатомет?
Наша лейтенант глубокомысленно кивает, на мгновение задумывается, потом говорит:
— Давайте глянем на ваш замок, Авель, хорошо?
— Его легко найти, — отвечаю я. Оглядываюсь туда, откуда мы ехали. — Просто…
— Нет, — говорит она, открывая дверцу и вбрасывая свое компактное тело вверх и внутрь, на сиденье напротив тебя. Сдвигает какие-то сумки, устраиваясь поудобнее, и кладет винтовку на колени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63