– Ага, – поняла я.
Положив шляпу на скамеечку, я встала у него за спиной и начала делать массаж. Дед свесил голову, а я разминала ему мышцы, скользя ладонями по гладкой, тронутой загаром коже.
В неярком дневном свете, проникавшем сквозь двойной фильтр тумана и стекла, я касалась дедушкиных плеч и шеи; массаж сменился простым наложением рук. Во мне нарастал странный зуд – предвестник моих способностей; он пробирал меня до костей и покалывал пальцы, напоминая, что Дар целительства по-прежнему при мне.
Честно скажу, в таких случаях я несколько раз проверяла, действует ли этот Дар на расстоянии: мои руки зависали над больным животным или над пораженным органом – мне хотелось выяснить, можно ли достичь целительного воздействия бесконтактным способом. Результаты были, как выражался в свое время мой учитель физики, однозначно неоднозначными. О животных просто не могу ничего сказать; что до людей – те хоть сообщают, что ничего не чувствуют, а в глубине души уверены, что для достижения эффекта требуется касание. Я всегда стеснялась признаваться в истинной причине своего интереса к этому вопросу.
– Вроде отпускает, – через некоторое время сказал дед.
С глубоким вздохом я положила ладони ему на плечи:
– Помогло?
– Очень даже, – отозвался он, поглаживая мою руку. – Спасибо, милая. Теперь посиди со мной.
Убрав со скамеечки шляпу, я опустилась на деревянное сиденье.
– Итак, собираемся поиграть на органе? – спросил он.
– Да, дедушка, – подтвердила я.
Он задумался, а потом важно закивал.
– И это хорошо. Непременно следует заниматься любимым делом, Исида. – Подавшись вперед, он опять погладил меня по руке. – Тебе дарована большая роскошь в виде подготовительного срока, чтобы ты могла служить Ордену, когда меня не станет…
– Что ты, дедушка… – запротестовала я, испытывая неизбежную в таких случаях неловкость.
– Ну, ладно, ладно. – Он не переставал гладить меня по руке. – Чему быть, того не миновать, Исида; я готов – уйду с легкой душой, когда пробьет мой час… но сейчас речь о том, чтобы ты с толком использовала это время – не все же тебе постигать науки да просиживать над книгами…
Я вздохнула и терпеливо улыбнулась. Эти доводы звучали уже не раз.
– …нужно пожить так, как заведено у молодежи, раз имеется такая возможность, – просто пожить, Исида. Поверь, ты еще успеешь взвалить на себя всяческие заботы и обязанности; не хочу, чтобы в один прекрасный день ты проснулась с мыслью, что ответственность за Орден и Общину лежит на твоих плечах, а у тебя смолоду даже не было случая насладиться земными радостями. Улавливаешь?
– Улавливаю, дедушка.
Эх, много ли ты понимаешь? – Его зрачки сузились. – У каждого из нас, Исида, бывают себялюбивые, если не сказать животные порывы. Их приходится держать в узде, но иногда не вредно дать слабину. Если все время сдерживаться – добра не жди. В будущем из тебя получится более рассудительный и бескорыстный предводитель Ордена, если сейчас ты сможешь себя чуток побаловать.
– Не спорю, дедушка. – Я изобразила подкупающую улыбку. – Однако себялюбие проявляется по-разному. Вот я, например, без зазрения совести потакаю себе тем, что часами просиживаю в библиотеке и хожу играть на органе.
Он глубоко вздохнул, ухмыльнулся и покачал головой.
– Ну, так и быть, только помни: земные удовольствия тебе не заказаны. – Его рука снова погладила мою. – Всегда об этом помни. Мы не чураемся счастья, мы ценим веселье и любовь. Ты просто обязана вкусить безоглядного наслаждения. – Оставив в покое мою руку, он демонстративно осмотрел меня с головы до ног. – Созрела, девушка, – сообщил он. – Прямо кровь с молоком. – Кустистые седые брови изогнулись дугой. – Скорей бы Праздник, а? – Он подмигнул.
Под пристальным взглядом Благословенного Сальвадора я отчаянно вздернула подбородок.
Думаю, рано или поздно мне придется описать свою внешность, и сейчас вполне подходящий момент, чтобы с этим покончить раз и навсегда. Рост несколько выше среднего, телосложение не хлипкое, но и не плотное. Обычно хожу с короткой стрижкой, но если волосы отрастить, они будут совершенно прямыми. Волосы, кстати, на удивление светлые, учитывая мой цвет кожи, который примерно отражает соотношение кровей три к одному (хотя в минуты самолюбования приятно думать, что от бабушки Аасни, скуластой красавицы гималайского происхождения, мне досталось чуть больше положенного); глаза большие, голубые; нос маловат, губы чересчур полные. Если не делать над собой усилия, рот почему-то остается слегка приоткрытым, даже видны ничем не примечательные передние зубы. Вроде бы раньше я отставала в физическом развитии, но теперь наконец все наладилось. Грудь, к моему несказанному облегчению, не отличается особой пышностью; талия осталась тонкой, а бедра слегка раздались. В результате уже целый год никто не говорит (по крайней мере, в глаза), что у меня мальчишеская фигура, – и на том спасибо.
На мне была белая блуза (застегнутая, как положено, наизнанку), узкие черные брюки и удлиненная дорожная куртка, которая неплохо сочетается с широкополой шляпой. Когда я так одеваюсь, мой братец Аллан дразнит меня проповедницей.
– Конечно, мы все с нетерпением ждем Праздника, дедушка, – ответила я.
– И это хорошо, рад слышать, – сказал он. – Стало быть, отправляешься в Данблейн?
– Да, дедушка.
– Вечерком зайдешь? У меня созрели кое-какие формулировки.
– Непременно зайду.
Я помогала ему в составлении окончательного (как мы все полагали) текста нашей священной книги под названием «Ласкентарианское Правописание», в которую с небесного благословения непрерывно вносились поправки аж с тысяча девятьсот сорок восьмого года, когда дедушка только-только начал свою деятельность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20