Брамин выслушал, не поморщившись, эти ужасные слова. Когда председатель спросил его, не хочет ли он что-нибудь прибавить в свою защиту, он гордо выпрямился во весь свой высокий рост и, окинув величественным взглядом толпу индусов, воскликнул:— А вы, мои верные друзья, вы отомстите за мою смерть!В толпе факиров послышался глухой ропот, она пришла в движение, сдерживаемая, впрочем, тройным рядом штыков; несколько ужасных клятв, произнесенных вполголоса, доказывали, что это дикое приказание будет исполнено.До сих пор нельзя было ни в чем упрекнуть это судопроизводство, немногословное, но справедливое; это было должное возмездие за преступление. Но чтоб произвести впечатление на туземцев и внушить им уважение, полное страха, к особе европейца, судьям Верховного Суда пришла несчастная мысль усилить наказание мерами, которые произвели обратное действие. Едва брамин воскликнул: «Месть!», как председатель после краткого совещания с членами суда сухо произнес:— А когда казнь над вами будет совершена, палач отрубит вам голову; ее обреют и зашьют в свежеснятую кожу свиньи; то же сделают и с вашим телом: его зашьют в кожу другого нечистого животного. И голову, и туловище бросят в разные реки, и вы будете навсегда лишены честного погребения по обрядам вашей веры. Так будет со всяким, кто осмелится поднять руку на европейского подданного Ее Величества Королевы.Для того, кто знает непреодолимое отвращение индусов к некоторым животным, считающимся нечистыми, и священное уважение, которое они питают к мертвым, будет понятно, что приговор этот произвел впечатление настоящего святотатства, что заставило всех закричать от ярости. На бронзовом лице брамина выступила страшная бледность, и он сказал судье дрожащим голосом:— Вы этого не сделаете!Судья не удостоил его ни взглядом, ни словом.— Я предлагаю выкуп, чтоб тело мое было возложено на священный костер…То же ледяное и презрительное молчание.— Десять тысяч ливров… Пятьдесят тысяч ливров! Сто тысяч ливров!— Уведите осужденного! — сказал просто председатель. Конвой увел несчастного, которого до сих пор ничто не могло потрясти и который теперь стонал и кричал при мысли об оскорблений, которое нанесут его останкам.В назначенный час приговор был исполнен, несмотря на угрозы. Казнь совершилась не втайне перед тюрьмой, по английскому обычаю, а на площади, в присутствии толпы зрителей. Англичане хотели, чтоб пример подействовал, и ничто в мире не заставило бы их отменить наказание. Толпа туземцев, сдерживаемая кавалерией, артиллерией и пехотой, присутствовала с мрачным ужасом при зловещих приготовлениях, которые делались как бы нарочно так открыто. К подножию быстро выстроенной виселицы привели двух огромных, толстых свиней, которые противно хрюкали. Два мясника зарезали их и сняли с них кожу, между тем на место казни привели осужденного, связанного, спутанного, босого, окруженного ротой матросов королевского флота. Он хотел говорить, протестовать; пытался, хотя и без результата, обратиться к защите. Бой барабанов заглушил его голос. Возмущенные, разъяренные зрители яростно и отчаянно протестовали, но напрасно: в скором времени несчастного вздернули на веревке. Зрители были бессильны: их сдерживали пушки, ружья, пики красных уланов. Наконец, смерть уже сделала свое дело, убийца сам стал трупом. Палач ударом сабли отрубил ему голову. Один из его помощников поднял ее, быстро обрил и завернул в окровавленную кожу свиньи. Другой схватил тело, завернул и завязал его в другую кожу, потом оба пакета положили в повозку, запряженную сильными лошадьми. Толпа с невыразимым отчаянием следила за этим диким поруганием и не упустила ни одной подробности. Крики усилились, и народ, будто обезумев, кинулся за удаляющейся группой. Тем временем европейцы удалялись и имели обо всем разные впечатления; те, кто лучше знал индусское население, говорили:— Судьи сделали ошибку или послушались дурных советников… Они хотели примера, но в результате только возбудили ненависть. Дай Бог, чтоб нам не пришлось пострадать от мщения дикарей!Увы, эти опасения имели слишком верное основание.После покушения прошло два дня. Невероятно, но леди Леннокс осталась жива после ужасной раны. Правда, ее жизнь висела на волоске, но она все-таки жила. Доктор, которому удалось сделать это чудо, был теперь полон надежды. Патрик и Мэри, уничтоженные горем, страшно усталые, не могли ни уснуть на один час, ни подкрепить себя пищей. Теперь же бедные дети начали воскресать. На бледных губах их матери появилась уже слабая, печальная улыбка, и она прошептала их имена. Эта улыбка, этот невнятный призыв потрясли их и вызвали слезы. Они видели, что их мать наконец спасена. Как трогательно они радовались, как бесконечно благодарны были доктору. Они в первый раз со времени болезни матери немного поели и уснули.Сам доктор, усталый до последней степени, ушел в свою комнату и предоставил больную заботам сиделки, на которую вполне можно было положиться. Впрочем, он бросился в постель, не раздеваясь, чтоб прийти на первый зов электрического звонка.На рассвете его разбудили ужасные крики. Эти крики доносились из комнаты леди Леннокс, отделенной от его помещения только коридором. Доктор быстро вскочил и побежал на крик, предчувствуя несчастье. Он открыл дверь, и перед его глазами предстало ужасное зрелище. На полу лежала связанная сиделка, с заткнутым ртом и потухшими глазами, не имея возможности ни крикнуть, ни пошевелиться. Рядом с ней Мэри, в ужасном нервном припадке; Патрик стоял с безумным взглядом, сжатыми кулаками, произнося хриплым, совсем разбитым голосом:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12