.. – Кристел внезапно расплакалась. Она знала, что не сможет все ему объяснить, а он, слушая, страстно хотел прижать ее к себе и поцеловать. – Мама и я никогда не ладили. Думаю, она ненавидела меня за то, что я была так привязана к отцу.
– Ты что-нибудь слышала о ней, с тех пор как уехала?
– Нет, это все в прошлом. – Она постаралась улыбнуться. – Теперь я здесь. Эта жизнь моя. А то – в прошлом. Я должна думать о том, как жить здесь, и не могу оглядываться назад. Прошлого для меня нет, есть настоящее.
Она спокойно смотрела на Спенсера. Потом поинтересовалась, не встречался ли он с Вебстерами.
– Ты не видел Бойда и Хироко?
Он виновато покачал головой, ведь он дважды так и не смог попасть в долину.
– Нет, я только собирался. Я здесь лишь несколько дней. Как они, ты не знаешь?
Она печально улыбнулась, и он опять почувствовал, как внутри у него все перевернулось. Она была неискушенным ребенком и стала неискушенной женщиной. В ней были чувственность, нежность, женственность, которые возбуждали в нем желание оставаться с ней всегда и защищать ее, но была и изумляющая сила. Эта сила и помогала ей все перенести.
– На прошлой неделе я получила письмо от Хироко. Она ожидает еще ребенка. Думаю, они теперь хотят мальчика, но и Джейн у них такая прелестная.
Она рассказала ему несколько историй об их дочурке, а потом извинилась и пошла на сцену. Он обещал ее подождать. Он мог говорить с ней часами. Он не хотел уходить. Никогда. Он чувствовал, что нужен ей. Он хотел быть здесь для нее, подле нее.
Она, казалось, пела только для него, и ее голос проникал в самое сердце. В ней странно смешались сексуальность и невинность. Она сошла со сцены около часа ночи, и еще час они сидели и разговаривали, пока не закрылся ресторан. Спенсер предложил проводить ее домой. Он подождал, пока она переодевалась, и как будто оглянулся на прошлое, когда увидел ее в шерстяной юбке, белой блузке и клетчатом жакете, купленном ею в дешевом магазине. Она опять выглядела маленькой девочкой, но смотрела на него глазами женщины. Женщины, о которой он мечтал три года, которую не мог забыть. Женщины, которая мечтала о нем, всегда зная, как она его любит.
Они медленно подошли к дому, где Кристел все еще снимала комнату у миссис Кастанья, и долго стояли, разговаривая о его жизни в Нью-Йорке, его друзьях, о чем угодно. Потом он наконец обнял и поцеловал ее.
– Спенсер... – прозвучал в холодном ночном воздухе шепот Кристел, и Спенсер крепче прижал ее к себе, чтобы согреть и почувствовать ее всю. – Я мечтала о тебе все годы. Иногда мне казалось, если бы ты был рядом со мной, все было бы по-другому.
Но она смогла пережить это даже без него. За это он ее уважал. Она сама смогла сделать что-то для себя. Ему хотелось узнать, мечтает ли она по-прежнему о Голливуде, но спрашивать не стал.
– Я хотел быть здесь. – Он мягко дотронулся пальцами до ее лица и поднял его, чтобы заглянуть ей в глаза. – Я никогда не забывал наших встреч, часто думал о тебе и тоже надеялся, что ты меня помнишь. Я думал о том, как ты, должно быть, изменилась, может, вышла замуж.
Он не ожидал, что встретит ее одну, поющую в ночном клубе в Сан-Франциско, и был благодарен судьбе, приведшей его к ней. Ведь он мог вернуться в Нью-Йорк, не зная, что она здесь, не увидев ее. А теперь он не знал, что делать. Он приехал в Сан-Франциско, чтобы отпраздновать помолвку с Элизабет Барклай, а теперь стоит у дома на Грин-стрит со своей возлюбленной Кристел Уайтт.
– Я люблю тебя, Спенсер. – Она прошептала эти слова, как будто это был последний шанс их произнести, и он почувствовал, как тает его сердце.
Ну как ему было рассказать о другой девушке, на которой он собирался жениться? Ему хотелось всегда стоять здесь, держа ее в объятиях.
– Я тоже люблю тебя, Кристел... Боже... как же я тебя люблю!
Зачем он это сказал? Что он может ей обещать? Только побыть с ней немного, а потом вернуться в Нью-Йорк, к Элизабет. А почему так? Почему не быть с Кристел? Это было бы правильнее. В этот момент он понял совершенно определенно, что всегда любил только ее. Плевать, чего бы ему это ни стоило, он должен ей это сказать.
– Я люблю тебя с первой встречи, – и, произнеся эти слова, почувствовал облегчение, как будто все три года он искал ее, чтобы сказать их.
Ничто больше не имело значения. Ничто и никто.
Кристел отодвинулась от него и улыбнулась, заглянув .в глаза. Ребенок, которого он встретил тогда у качелей, превратился в женщину, и, обнимая ее сейчас, он понял, как отчаянно ее любит. Вопреки словам, вопреки здравому смыслу. Вопреки всему. Ему ничего не нужно, кроме нее.
– Я тоже часто думала о тебе все это время... какой ты был красивый тогда, когда впервые появился на ранчо, в белых брюках, в том красном галстуке...
Он не помнил, во что был тогда одет, а она помнила. Так же, как он никогда не забывал, что в первую их встречу она была в белом платье, а потом в голубом. Она вдруг, как будто прочитав его мысли и поняв причину его огорчения, подняла на него глаза и спросила:
– Когда ты уезжаешь в Нью-Йорк?
– Завтра утром.
Боже, как ужасно прозвучали эти слова. Ему хотелось быть с ней всегда. Всегда. Но теперь придется пересмотреть всю свою жизнь и разобраться с Элизабет. Правда, сейчас это не имело значения. Сейчас для него имела значение только Кристел. Он так долго надеялся на ее любовь и не решался жениться только потому, что ждал ее. Именно Кристел. Именно ее любви. Никто не может найти в этом здравый смысл, кроме него. А он нашел его, обнимая Кристел.
– А ты вернешься в Калифорнию? – Ее сердце бешено колотилось, когда она спросила его об этом.
– Да.
Их глаза встретились, и они долго смотрели друг на друга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145