Зачем принимать решение именно сегодня?
— Я тебе уже сказала… — Зеленые глаза смотрели непреклонно, в них зажглись недобрые огоньки. Джин знала, что в такие минуты ее лучше не трогать.
— Что разморозить на обед? — спросила она дочь. Зная ее испытанные тактические приемы, Тана решила поставить точку в их разговоре, не откладывая его на потом. Она последовала за матерью на кухню.
— Я уже вынула из морозилки бифштекс для тебя, г меня к обеду не жди — сегодня мы встречаемся с одноклассниками. — Она выглядела немного смущенной: ей хотелось самостоятельности, и в то же время она не любила оставлять Джин одну. Тана знала, как много дала ее мать, сколько принесла жертв. Она слишком хорошо понимала, что всем обязана ей, а вовсе не Артуру Дарнингу с его испорченными, эгоистичными, избалованными сверх всякой меры детками. — Ты не возражаешь, мам? Я собираюсь не на свидание. — Голос дочери звучал примирительно.
Джин обернулась и посмотрела на дочь: она казалась старше своих восемнадцати лет. Их связывали особые отношения: они очень долго жили одни, только мать и дочь; они делили горе и радость, плохое и хорошее; мать никогда еще не подводила Тану, а та была разумной и послушной дочерью.
Джин улыбнулась ей в ответ.
— Я хочу, чтобы ты имела друзей и ходила на свидания, моя радость. Завтра у тебя особенный день.
Назавтра они собирались пообедать в ресторане «21». Джин бывала там не иначе как с Артуром, но по случаю выпуска Таны можно было позволить себе некоторые излишества, и Джин решила, что ей нет нужды скаредничать. Она получала несравнимо большее жалованье в «Дарнинг Интернэшнл», чем двенадцать лет назад, когда работала в адвокатской фирме, но оставалась по-прежнему очень бережливой и экономной. За восемнадцать лет, прошедших после гибели мужа, ей пришлось многое пережить. Всю жизнь ее одолевали заботы — Энди Робертc в этом отношении составлял ей полную противоположность. Тана походила скорее на отца: веселая и озорная, она чаще смеялась и воспринимала жизнь легче, чем Джин. Но, с другой стороны, и жить ей было легче: было кому любить и опекать ее. Жизнь девушки складывалась более удачно, и мать нередко напоминала ей об этом.
Джин достала сковородку, чтобы приготовить себе бифштекс. Тана ласково ей улыбнулась.
— Я с нетерпением жду завтрашнего вечера, мам. — Она была тронута, узнав, что мать поведет ее в такой дорогой ресторан.
— Я тоже. Куда ты идешь сегодня?
— В «Деревню», на пиццу.
— Будь осторожна, — озабоченно сказала Джин. Она всегда беспокоилась за дочь, куда бы та ни уходила.
— Я всегда осторожна, мам.
— Будут ли там мальчики, чтобы защитить тебя в случае необходимости? — Джин невольно улыбнулась, спросив об этом: порой так трудно определить, откуда исходит угроза, а откуда можно ожидать защиты; иногда то и другое неотделимы.
Прочитав ее мысли, Тана засмеялась:
— Будут. Можешь не волноваться.
— На то я и мать, чтобы волноваться.
— Ты у меня такая глупенькая, мам! Но я все равно тебя люблю. — Обняв мать за плечи, Тана поцеловала ее и исчезла за дверью своей комнаты, чтобы еще больше увеличить громкость музыки. Джин поморщилась. И вдруг услышала, что Тана подпевает певцу — она уже выучила песенку наизусть. Наконец она выключила плейер и вышла к матери в белом платье в черный горошек, перетянутом черным лакированным ремнем, в черно-белых туфлях-лодочках. Джин поразилась наступившей благословенной тишине и одновременно подумала, как тихо станет в квартире после отъезда дочери в колледж — точно в могиле.
— Желаю тебе хорошо повеселиться.
— Спасибо. Я не задержусь, мам.
— На это я не рассчитываю. — Джин улыбнулась про себя: восемнадцатилетней дочери не установишь комендантский час, она это понимала. Но Тана вела себя большей частью благоразумно.
Джин слышала, как она вернулась где-то в половине двенадцатого. Тихонько постучавшись в дверь ее спальни, Тана шепнула:
— Я дома, мам, — после чего пошла к себе. Успокоенная, Джин легла в кровать и заснула.
Следующий день стал незабываемым для Джин Робертc. Невинные юные девушки, одетые в белые платья и связанные между собой гирляндами из бело-розовых маргариток, образовали длинный ряд; позади них встали торжественно-серьезные юноши; и все они запели в унисон — их голоса взлетали к потолку, такие звонкие и чистые, их лица были такими свежими и цветущими! Казалось, им предстоит родиться заново, вступая в этот мир, полный политических страстей и интриг, полный лжи и инфарктов — все это ждет их за школьным порогом, чтобы причинить им страдания. Джин знала, что их жизнь теперь не будет такой гладкой, какой была до сих пор; слезы градом катились по ее щекам, когда все они выходили из зала и молодые голоса сплетались в общий хор — в последний раз. Из груди Джин рвались рыдания, и она не была одинока в проявлении своих чувств: отцы выпускников плакали, не таясь, как и матери…
И тут вдруг началось вавилонское столпотворение: едва выйдя в коридор, молодежь начала громко кричать, обниматься, обмениваться пылкими поцелуями, обещаниями, клятвами, которые вряд ли будут выполнены. Они клялись встречаться, ездить вместе в путешествия, не забывать… приехать скоро… на будущий год… когда-нибудь после… Джин наблюдала за ними исподтишка, в особенности за дочерью. Глаза у Таны стали как темные изумруды, лицо горело оживлением. И все они были такие возбужденные, такие счастливые, такие не искушенные жизнью…
Волнение Таны еще не улеглось, когда вечером того же дня они с матерью отправились в ресторан. Им подали деликатесный обед, и Джин преподнесла дочери сюрприз, заказав шампанское.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18