Он хотел повесить у себя в кабинете картины Нэнси.В его глазах вспыхнул упрямый огонек, и это не укрылось от внимательного взгляда Марион.— Мама… — Майкл сел рядом с ней и вытянул под столом ноги. — Спасибо большое, Мэтти, — сказал он служанке, которая принесла кофе.— Не за что, мистер Хиллард. — Мэтти снова улыбнулась ему. Майкл всегда был очень вежлив с ней и другими слугами и держался так, словно ему было неудобно беспокоить их по пустякам. В отличие от… — Что-нибудь еще, мэм?— Нет, хотя… Может быть, мы перейдем в библиотеку, Майкл?— Хорошо, идем. — Майкл кивнул, ибо ему пришло в голову, что в библиотеке разговаривать будет легче. Огромная гостиная матери всегда напоминала ему просторный бальный зал, который он видел в одном из загородных имений Хиллардов. Никакой откровенный разговор здесь был попросту невозможен.Майкл поднялся и вышел из гостиной вслед за матерью. Библиотека была совсем рядом; чтобы попасть туда, нужно было лишь пройти под аркой, повернуть налево и подняться на три невысокие ступеньки, застеленные толстым зеленым ковром.Из окон библиотеки открывался прекрасный вид на Пятую авеню и Центральный парк. В камине горели настоящие кедровые поленья, и по всей комнате плыл их душистый смолистый запах. Две стены были сплошь заняты книжными полками, третья была свободна, и на ней висел портрет отца Майкла. Это был, пожалуй, самый удачный его снимок. На нем, во всяком случае, он выглядел нежным, внимательным и добрым — человеком, с которым каждому, кто глядел на портрет, хотелось познакомиться поближе.В детстве Майкл часто приходил сюда, чтобы «поговорить» с отцом; сначала он беседовал с ним вслух, но Марион, однажды застав его за этим занятием, попыталась внушить сыну, насколько это глупо. С тех пор Майкл беседовал с отцом только про себя, но он знал, что мать сама часто приходит сюда и плачет, глядя на портрет.В библиотеке Марион уселась в свое любимое кресло эпохи Людовика XV, обитое затканным золотыми розами светло-бежевым плюшем и стоящее перед самым камином. Ее платье было почти такого же песочно-желтого оттенка, и, когда на него упал оранжевый отсвет пламени, Майкл невольно подумал, что она прекрасна. Вернее, почти…Когда-то Марион действительно была очень хороша собой, но сейчас ей уже исполнилось пятьдесят семь, и время не пощадило ее. Светлые, цвета спелого меда, волосы начали седеть, вокруг глаз залегли глубокие морщины, а в лице, где некогда буйствовали яркие краски лета и ранней осени, теперь царило холодное предзимье. Живость и непосредственность, когда-то сквозившие в каждой ее черточке, были вытеснены теперь другими заботами — главным образом заботами делового свойства, — и васильковые глаза Марион все чаще и чаще казались серо-стальными.— Мне почему-то кажется, ты приехал, чтобы сказать мне нечто важное, Майкл. Что-нибудь случилось?Ее голос казался спокойным, но в уме Марион лихорадочно перебирала все возможные неприятности. Майкл разбил чужую машину. Сделал ребенка понравившейся девчонке. Подрался в баре. Все это, разумеется, ничего не стоило уладить, лишь бы только Майкл ничего не скрывал. «Хорошо, что он приехал…» — подумалось ей.— Да нет, ничего не случилось, просто мне хотелось кое-что обсудить с тобой…«Обсудить…» — Майкл поморщился. Похоже, он выбрал не самое удачное слово, но поправить было уже ничего нельзя. Ему следовало сказать матери, что он приехал сюда, чтобы сообщить ей нечто, поставить ее в известность о своих намерениях, ибо обсуждать здесь было нечего.— Мне кажется, нам пора поговорить откровенно, — добавил он решительно.— Можно подумать, что обычно мы с тобой не откровенны, — парировала Марион.— Не во всем. — Теперь во всей его позе читалось напряжение. Чтобы избавиться от него, Майкл даже наклонился вперед в своем кресле, однако это не помогло. Спиной он чувствовал устремленный на него взгляд отца, и это заставляло Майкла нервничать еще больше.— Мы никогда не говорили с тобой откровенно о Нэнси, мама.— О ком? — Голос и взгляд Марион выражали такое равнодушие, словно она впервые слышала это имя, и в какое-то мгновение Майклу даже захотелось ударить мать по щеке, чтобы с нее слетела эта маска притворства.— О Нэнси Макаллистер. О моей девушке.— Ах да… — Последовала непродолжительная пауза. Марион рассеянно тронула кончиком пальца лежащую на блюдце серебряную эмалевую ложечку, и та негромко звякнула. — И в каком смысле мы не говорим о ней откровенно?Глаза Марион словно бы подернулись тонкой ледяной коркой, но Майкл не собирался отступать.— Ты делаешь вид, будто ее не существует. И я, в свою очередь, старался не напоминать тебе о ней, чтобы не расстраивать лишний раз, но… Видишь ли, я собираюсь на ней жениться. — Он перевел дух и откинулся на спинку кресла. — Через две недели, мама.— Понятно. — На лице Марион Хиллард не дрогнул ни один мускул. — Могу я узнать, к чему такая спешка? Она что, беременна?— Разумеется, нет.— Тогда зачем, позволь спросить, тебе понадобилось на ней жениться? — Марион в недоумении вскинула брови. — И почему именно через две недели?— Потому что через две недели я заканчиваю учебу, потому что через две недели я переезжаю в Нью-Йорк; потому что через две недели я начинаю работать у тебя. В конце концов, просто потому, что это имеет смысл.— Для кого?Лед в глазах Марион сделался толще, и Майклу стало очень не по себе под этим пристальным взглядом. Ни на мгновение она не отвела глаз от его лица, и он невольно вздрогнул, когда его слуха достиг негромкий шелест шелка — это Марион положила одну ногу на другую. В бизнесе она была безжалостна — порой одного ее взгляда хватало, чтобы заставить человека сдаться и пойти на любые уступки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16