По дороге сияющая Пип то и дело высовывалась в окно. Потом с улыбкой повернулась к матери.
– Знаешь, а то, что вчера предложил Мэтт, похоже, сработало! Мне понравилось спать вместе с тобой!
– И мне тоже, – призналась Офелия. Даже больше, чем она ожидала. Страшно подумать, как бы она лежала без сна в своей постели, чувствуя себя безмерно одинокой, и оплакивала погибшего мужа.
– А ты меня еще возьмешь как-нибудь к себе? – с надеждой в голосе спросила Пип.
– С удовольствием, – улыбнулась Офелия. Они уже подъехали к школе.
– Обязательно позвоню и скажу ему спасибо, – просияла Пип.
Притормозив, Офелия поспешно поцеловала дочь, пожелав ей удачи, и Пип выпорхнула из машины – навстречу друзьям и новому дню. Офелия все еще улыбалась про себя, пока ехала обратно – в свой слишком большой теперь дом на Клэй-стрит. Она вспоминала, как радовалась, когда они только переехали туда, а теперь он нагонял на нее грусть. Однако ей пришлось признать, что прошлый вечер оказался совсем не таким беспросветно-унылым, как она боялась. Это было целиком и полностью заслугой Мэтта, и сердце Офелии переполнила благодарность к нему.
В сопровождении Мусса она поднялась на крыльцо и с тяжелым вздохом отперла входную дверь. Ей еще предстояло распаковать кое-какие вещи, потом нужно сходить в магазин за продуктами, и к тому же Офелия намеревалась заехать в один из приютов для бездомных. Дел набралось достаточно, для того чтобы у нее не осталось ни минуты свободной до тех пор, пока не придет время забирать Пип из школы, то есть до половины четвертого. Но проходя мимо комнаты сына, Офелия замедлила шаги, поколебалась немного, потом толкнула дверь и вошла.
Занавески были плотно задернуты, и комната казалась такой пустой, печальной и тихой, что у нее все перевернулось внутри. Любимые постеры Чеда, его маленькие сокровища, фотография, где он снят вместе с друзьями, машинки, которыми он играл еще ребенком, – все стояло на месте. Но все-таки комната выглядела не совсем так, как она помнила ее в последний раз. Все в ней было подернуто дымкой какой-то грусти – так бывает, когда смотришь на пожухлый осенний лист, вдыхая исходящий от него слабый запах затхлости. Офелия сделала то, что делала всякий раз, заходя в комнату сына, – подошла к его постели и положила голову на подушку. Подушка все еще пахла Чедом, хотя уже намного слабее. И опять, как и прежде, рыдания сдавили ей горло. Никакая китайская еда, никакая музыка, даже самая громкая, не смогли бы заглушить ее боль. Они лишь притупили ее на время. Но сейчас она вдруг со всей остротой поняла, что Чеда больше нет.
Выплакавшись, Офелия заставила себя уйти. На подкашивающихся ногах она вернулась в свою комнату, чувствуя себя совсем без сил. Однако она не намерена больше сдаваться! Ей снова бросилась в глаза одежда Теда, и сердце ее сжалось. Офелия медленно поднесла к лицу рукав пиджака и почувствовала такой знакомый запах его одеколона. Слезы вновь подступили к глазам. Нет, она не должна сдаваться! Офелия стиснула зубы. Она не имеет права этого делать! Она не может снова превратиться в зомби, снова ничего не чувствовать… Она не может позволить своему горю уничтожить себя! Да, ей придется научиться жить с этой болью, если не для себя, то хотя бы ради Пип. Какое счастье, что сегодня вечером у нее как раз очередное занятие в группе – значит, у нее будет возможность поговорить об этом! Групповые занятия, на которые ходила Офелия, скоро должны закончиться. Как она обойдется без них, без поддержки, которую находила там, она боялась даже думать.
Едва дождавшись начала занятий, Офелия рассказала обо всем – и о том, как они заказали еду из китайского ресторана, как включили музыку на весь дом и как потом она взяла Пип к себе в постель. И никто не увидел в этом ничего плохого. Все решили, что все абсолютно нормально и правильно, сказали даже, что и насчет свиданий Пип тоже права. Все эти люди оплакивали кого-то из близких. У каждого из них было свое горе, которое она могла разделить с ними, почувствовать, что она не одна.
– Ну как, нашли себе подружку, мистер Фейгенбаум? – весело спросила Офелия старика, когда они вместе вышли на улицу после занятий.
Он ей нравился. Сразу видно, какой это открытый, честный и добрый человек. Он изо всех сил старался оправиться после того, что ему пришлось пережить, – может быть, даже больше, чем все остальные в группе.
– Пока нет, но я не теряю надежды. А как насчет вас? – подмигнул он.
Мистер Фейгенбаум выглядел жизнерадостным толстячком с пухлыми, румяными щеками и пышной гривой серебряных волос. Вылитый Санта-Клаус.
– Господи, и вы туда же! В точности как моя дочь! Зачем мне приятель, скажите на милость? – рассмеялась Офелия.
– Умненькая девочка! Эх, был бы я лет на сорок помоложе, юная леди, я бы вам показал! А кстати, как насчет вашей матушки? Она замужем?
Офелия снова расхохоталась, и они, помахав друг другу, распрощались.
После занятий Офелия отправилась в приют. Он располагался на узенькой боковой улочке Саутмаркета – района, славившегося своей достаточно мрачной репутацией, но, как Офелия напомнила себе, вряд ли можно рассчитывать встретить подобное заведение в Пасифик-Хейтс. Но служащие – что у входа, что в приемной – были очень приветливы. Она сказала, что хотела бы поработать у них добровольцем, и ей предложили прийти завтра с утра. Конечно, об этом она могла узнать и по телефону, но Офелии хотелось сначала увидеть все своими глазами. Уже уходя, Офелия заметила двоих стариков, неловко переминавшихся возле тележек, где лежал весь их нехитрый скарб. У нее на глазах один из добровольных служащих предложил им горячий кофе в пластиковых стаканчиках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127