- Алло, лейтенант, это я. Мы только что взяли Джеффа О'Нила. Он пытался вырваться из города на машине, я с Фрэнком висел у него на хвосте, и при съезде с пандуса, знаете, того, что возле моста...
- Да-да, знаю.
- Ну так вот, там он не вписался в поворот и перевернулся. Машина его сразу загорелась, пока мы его вытащили. он уже здорово поджарился.
- Но он жив?
- Жив, только лицо и кисти рук обгорели и обе ноги сломаны.
- Это точно, что сломаны обе ноги? - Точней не бывает, лейтенант.
- Куда вы его госпитализировали?
- В ближайший госпиталь, тот, где монахини вместо сиделок. Ну этот, как его...
- Госпиталь Святой Урсулы?
- Во-во, тот самый. Они его положат в отдельную палату, а завтра с утра мы там выставим круголосуточный пост.
- Это завтра, а сегодня-то он не сбежит? Он ведь в сознании?
- В сознании и ругается последними словами. Только со сломанными ногами далеко он не уползет.
- Ну хорошо, завтра утром я его допрошу, а лотом переведем его в больницу при тюрьме штата.
- О'кей, лейтенант, извините, что потревожил вас. Джек Дуглас положил телефонную трубку и широко улыбнулся Мери. Та смотрела на него молча с непроницаемым лицом и лишь по каменной неподвижности позы и побелевшим пальцам рук, сжимающих крышку стола, можно было понять, чего ей стоит это внешнее спокойствие. Молчание затягивалось, становилось зловещим, и Дуглас поспешил нарушить его:
- Вот и кончились все ваши страхи, миссис Типпет, - сказал он. - Думаю, что дело об убийстве вашего мужа близко к завершению. Постарайтесь завтра не уходить надолго из дома, возможно, у меня будут для вас новости.
Он попрощался и вышел. Неторопливо тронув машину с места, Дуглас завернул за угол и только там прибавил скорость. Подъехав к госпиталю Святой Урсулы, он не оставил машину на стоянке, а загнал ее в глубину больничного двора, показав сторожу полицейский жетон. Доктор Харви Уоллес уже ждал его внизу в приемном покое.
- Харви, - серьезно сказал ему Дуглас, поспешно раздеваясь, - в тебе пропал великий артист. Когда я говорил с тобой по телефону, я поймал себя на мысли, что почти сам поверил в поимку Джеффа О'Нила. Только когда ты стал описывать его телесные повреждения, в тебе заговорил медик, а не полицейский.
- Ладно, ладно, - польщенно пробурчал врач, быстро бинтуя Джеку голову, - вот сейчас забинтую тебе еще руки и будешь наслаждаться в палате полным одиночеством до самого утра. И не забудь, что кроме меня, никто в госпитале не знает о том, что ты здоров. Для всех ты будешь Джефф О'Нил, поступивший с переломами обеих голеней и ожогом второй степени лица и кистей рук, поэтому ты даже в туалет не сможешь встать.
- А как же..?
- Вызовешь звонком сиделку, она подаст судно.
- О Господи!
- Да ты не расстраивайся так. У нас все сиделки - монахини урсулинки и все пожилые.
Доктор Уоллес кончил бинтовать приятелю кисти рук и, вызвав дежурную медсестру, поручил ей оформить вновь поступившего больного, наложить ему гипс на обе голени, поместить в одноместную палату в конце коридора на третьем этаже.
Палата была выбрана не случайно. Прямо напротив нее располагался выход на черную лестницу, так что если кому-то захочется проникнуть в палату незамеченным, то удобнее места не придумаешь. Джек был уверен, что Мери Типпет придет в госпиталь. Она обязательно должна попытаться уговорить или подкупить Джеффа О'Нила, чтобы он не рассказал следователю о том, кто сидел за рулем машины, сбившей насмерть полицейского Гаррисона. Ведь если Бешеный собирался взорвать ее самолет, то ясно, что его романтическая любовь к Мери кончилась и он может просто из мести за то, что не дала ему денег, рассказать в полиции об этом.
Приняв Джека Дугласа за О'Нила, она наболтает много такого, что, безусловно, позволит потом основательно прижать ее и заставить дать показания против Бешеного. Для этого Джек Дуглас и взял с собой в палату под одеяло портативный магнитофон. Конечно, это будет настоящий шантаж, но лейтенант считал, что в борьбе с преступником все средства хороши. Когда два дюжих санитара осторожно переложили его с носилок на широкую функциональную кровать и ушли, выключив свет, он осторожно открыл глаза и огляделся. Палата освещалась только маленьким ночничком, закрепленным над дверью. Возле кровати стоял небольшой столик, накрытый белой салфеткой. На столике - фарфоровый поильник и термометр в высоком стаканчике. Джек кое-как освободился от гипса, спрятал его в стенной шкаф, затем пристроил под одеялом магнитофон, вывел микрофон наружу, так, чтобы его не было видно, и стал ждать. Время тянулось невыносимо медленно, часы на стене показывали четверть десятого, когда дверь в палату открылась. Дуглас, поспешно прикрыв глаза, успел, к своему разочарованию, заметить длинную коричневую рясу и белый, закрывающий пол-лица двурогий чепец монахини урсулинки. Монахиня подошла к кровати, взяла поильник и поднесла его носик к губам "больного". Джек с отвращением сделал несколько глотков безвкусной воды и открыл глаза. Пожилая монахиня наклонилась над ним, чуть не касаясь подушки накрахмаленными крыльями громадного чепца.
- Чего-нибудь хотите, сын мой? Может быть, судно?
- Нет, спасибо, - выдавил из себя Дуглас.
- Ну спите тогда. Доктор Уоллес сказал, что вас нельзя беспокоить. Если я вам понадоблюсь, пожалуйста, не стесняйтесь - на стене прямо возле вашей руки кнопка звонка.
Сиделка вздохнула и вышла, аккуратно прикрыв за собой дверь. Вновь потянулись томительные минуты ожидания. Прошел час, за ним еще один, но кроме все той же пожилой монахини, зашедшей еще пару раз, никто не появлялся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17