Буквально накануне Мэгги потратила целое утро, чтобы привести в порядок себя и Люсию и съездить в ближайший городок – прикупить кое-каких продуктов, детского питания и приобрести для себя приз – огромную порцию сливочного мороженого. По дороге ей пришлось остановиться на заправке, чтобы там зайти в дамскую комнату и покормить Люсию. Ровно через минуту после того, как она добралась до магазина, Люсия начала кричать. Люди стали оборачиваться, и Мэгги, покраснев, как вареный рак, не знала куда деваться от стыда. Она пыталась успокоить Люсию, но вопли девочки становились все громче, и вскоре Мэгги стало казаться, что на них смотрит весь магазин. Дело кончилось тем, что какая-то женщина подошла к ней и со знанием дела сказала:
– Он, наверное, голоден, бедняжка!
– Во-первых, это девочка, – довольно злобно буркнула в ответ Мэгги, – а во-вторых, я только что ее покормила!
На этом мужество окончательно покинуло ее, и, подхватив Люсию поудобнее, она выбежала из супермаркета, провожаемая недоуменными взглядами.
Теперь, вспоминая вчерашнее происшествие, Мэгги снова почувствовала себя несчастной. Что она за мать, если не может даже съездить с ребенком в магазин? На обратном пути она видела, как другие молодые мамы спокойно ходят с колясками по улицам, смеются, болтают, заходят в магазины и даже сидят в кафе, в то время как их чада спокойно сопят рядом. Самой же Мэгги – особенно после инцидента в универмаге – даже страшно было подумать о том, чтобы зайти в кафе. Она боялась, что девочка тут же раскричится и все посетители будут бросать на нее негодующие, раздраженные, осуждающие взгляды. Именно так сама Мэгги когда-то смотрела на женщин, не способных успокоить своих орущих младенцев.
В больнице ее уверяли, что Люсия – совершенно нормальная девочка, спокойная и ни капельки не нервная. Значит, все дело в ней самой. Она – Худшая Мать Года, которой нельзя даже доверить ребенка!
Внезапно на Мэгги нахлынули воспоминания о прошлой жизни, и они были такими светлыми, такими радостными, что ей захотелось упасть на землю и зарыдать. Но даже выплакаться как следует у нее теперь не получалось. Словно что-то почувствовав, Люсия завозилась в коляске и негромко, жалобно захныкала. Мэгги сразу почувствовала, как одолевает ее привычная усталость, от которой буквально опускались руки. Плач девочки – то тихий и жалобный, то пронзительный и протестующий – преследовал ее ежедневно, ежечасно. Она слышала его и наяву, и во сне (когда ей удавалось смежить веки хотя бы на несколько минут); он мерещился ей в скрипе ставней, в песне закипающего чайника, в шуме текущей из кранов воды – в особенности, когда она пыталась принять ванну. И скрыться, убежать от этих звуков ей было некуда.
– Хорошо-хорошо, – пробормотала Мэгги, склоняясь над коляской и устало улыбаясь дочери. – Домой так домой. Мне и самой надоело стоять на этом дурацком ветру.
Пойти с девочкой погулять ей предложил Джайлс, и, выглянув в окно и увидев яркое солнце и безоблачное голубое небо, Мэгги решила, что это совсем не плохая идея. Но теперь, с трудом волоча коляску по ухабистой, еще не до конца просохшей земле, Мэгги невольно подумала, что раз уж она вынуждена гулять с Люсией, то предпочла бы, чтобы под ногами был сухой, ровный асфальт. Что хорошего в этой грязи, в пропахшем навозом воздухе, в колючих зарослях ежевики, которая так и норовит вцепиться в куртку или в коляску?..
От толчков Люсия окончательно проснулась и заревела во весь голос.
– Извини, родная, – сказала Мэгги, распутывая обвившуюся вокруг оси коляски колючую ежевичную плеть и вытаскивая из спиц колеса застрявшие прошлогодние ветки. – Потерпи, мы уже почти дома.
Но до дома оставалось еще добрых двадцать пять ярдов пересеченной местности, и к тому моменту, когда Мэгги, отдуваясь, достигла заднего крыльца, ее лицо блестело от испарины.
– Ну вот и все, – пробормотала она, извлекая ребенка из коляски. – Сейчас мы переоденемся, покушаем…
«Интересно, – задумалась она, торопливо поднимаясь по лестнице, – можно ли приравнять беседы с месячным ребенком к разговору с самим собой? Если да, то это, несомненно, первый признак того, что я начинаю сходить с ума».
Люсия тем временем вопила все громче, и по коридору, ведущему к детской, Мэгги уже почти бежала. Положив девочку на пеленальный столик, она развернула одеяльце и брезгливо поморщилась: комбинезончик был безнадежно испорчен.
– Хорошо-хорошо, – проворковала Мэгги, – сейчас я тебя поменяю.
Проклиная свою неловкость и никуда не годные памперсы, она принялась расстегивать комбинезончик. К этому моменту Люсия вопила уже, как паровая сирена, почти не переводя дыхания, словно в ее маленьком тельце помещался неограниченный запас воздуха. В уголках зажмуренных глаз выступили крошечные слезинки, и Мэгги почувствовала, как ее собственное лицо багровеет от бессилия и горя.
– Потерпи, я должна тебя переодеть! – сказала она, изо всех сил стараясь сохранить спокойствие.
Грязный памперс Мэгги бросила на пол и потянулась за следующим, но на полке ничего не было. «Как же так? – подумала она, борясь с подступающей паникой. – Куда подевались все памперсы?..»
Только тут Мэгги вспомнила, что, отправляясь на прогулку, взяла с полки последний, решив, что, когда вернется, откроет новую пачку. Но, разумеется, она этого не сделала.
– Спокойствие! – громко сказала она, отбрасывая назад упавшие на лицо волосы. – Главное – спокойствие…
Подхватив дочь на руки вместе с одеяльцем, Мэгги положила ее на пол, откуда она не могла никуда свалиться. Вопли Люсии перешли в область ультразвука и вгрызались в черепную кость, словно сверло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113