Из наших — вас и комбата-два, — выдал необходимую информацию дневальный и исчез.
Значит, в горы. А если уже прибыл и авианаводчик, то — прямо сейчас. Комбат-2 считается самым опытным и толковым — выходит, дело сложное, если дернули его. Расклад не в пользу свежих подворотничков.
Борис двумя широкими стежками прихватил оставшуюся полоску материи, дотянулся до кровати, на которой, укрывшись марлей от мух, спал Сергей Буланов.
— Серега, подъем.
— Уже не сплю, — отозвался тот из белого кокона. Потянулся, распугивая мух и комкая марлю.
— Готовь на всякий случай людей.
— Есть.
В чем повезло в последнее время Ледогорову — прямым ходом после училища к нему в роту прибыл лейтенантом Сергей Буланов. От того курсантика, с которым когда-то искал мины под Суземкой, осталась только что исполнительность, но это был далеко не худший вариант.
— Еле пробился сюда, — смущенно опуская глаза, словно был в чем-то не прав, сказал в первый вечер Сергей. — Почти весь курс написал рапорта в Афганистан, так что пришлось заканчивать училище с красным дипломом, чтобы иметь право выбора.
— Значит, рвутся сюда? — с удовлетворением переспросил Борис. На его взгляд, ввод войск в ДРА имел какие-то недомолвки, чувствовалась не вся праведность этого решения, но хотелось надеяться, что эти сомнения — только его личное недопонимание ситуации, что где-то кто-то знает больше и наверняка просчитал все. И если офицеры рвутся в Афганистан, значит, это он сам не до конца во всем разобрался. И это было хорошо, это снимало моральную ответственность за его пребывание на афганской земле, позволяя заниматься только выполнением боевых задач да заботой о своих подчиненных.
Сергей же за месяц службы в Афгане превратился из курсанта в офицера, заодно отравившись и водой из-под крана. Но главное — солдаты уже не боялись выходить с ним на задания. Что ж, Афганистан обтирал людей быстро, недаром правительство положило здесь военным день за три.
В прогнозе «на боевые» Борис не ошибся: «духи» захватили автобус, в котором ехала кассирша геологов. Капитан про себя даже выругался: идиоты, неужели не понимают, где находятся, разъезжают, как на курорте. А теперь из-за их разгильдяйства или прихотей подставляй под пули солдат. Кому война, а кому и мать родная...
— Район уже блокируется сухопутчиками, вы — на усиление, — подвел черту под заданием командир полка. — Через двадцать минут доложить о готовности к рейду.
— Ты что такой счастливый, будто под дождь попал? — на ходу сбрасывая куртку, поинтересовался Борис у кружившего по палатке лейтенанта. Тот остановился напротив, сжал кулаки, потряс ими в воздухе:
— Сын! Сын у меня родился, командир! — Буланов для подтверждения схватил лежавшее на столике письмо. — Вот. Сын. Настоящий. Три двести.
— Ну, это Улыба молодец. А ты-то тут при чем? — подтрунил Ледогоров.
— Как?.. Да ну вас. Сын! Теперь раз увидеть — и помереть не страшно.
— Не болтай ерунды перед операцией, — оборвал на этот раз серьезно Ледогоров. — Поздравляю, но отметим это дело потом. Через пятнадцать минут начало движения.
— Командир, хоть на сутки, хоть на час, хоть одним глазком можно будет потом как-нибудь?..
— Тринадцать минут, — еще жестче перебил Борис, влезая в маскхалат. Подумал о почтальоне: если через голову ему не доходит, когда приносить и раздавать почту, придется вдолбить через руки, ноги и чистку туалета.
Сергей обидчиво замер около своего угла, медленно полез под кровать доставать амуницию. Борис старался не обращать на него внимания. У только что прибывших в Афганистан только тело здесь, а душа все еще в Союзе. Они и по горам ходят, озираясь, как в музее. Еще ни слух их, ни зрение, ни повадки не выработали той боевой настороженности, которую кто-то называет шестым чувством на войне. Машинальности, автоматизма еще нет в движениях, естественности, когда не надо думать, что делать в той или иной ситуации, — само сработает. А когда ко всему этому, еще не существующему, всякие радости-горести приплюсовываются, то выход на боевые — это уже не война, а чистейшая подстава под первую пулю.
— Строй роту и докладывай, — поторопил Ледогоров лейтенанта.
Тот, ничего не ответив и не посмотрев в сторону командира, вышел, проволочив по дощатому полу за лямки бронежилет и рюкзак.
Первый же отличительный признак сапера — это протертые на коленях брюки да иссеченные галькой, задубевшие, с обломанными ногтями пальцы. Мина — она и впрямь ласку любит, да чтоб на коленочках перед ней, да осторожно пальчиками. На миноискатель здесь особой надежды не было: горы афганские словно состояли из чистейшего железа и заставляли прибор работать постоянно. Поговаривали, что вот-вот должны будут прислать овчарок, вынюхивающих тол, но все равно это дело новое, не проверенное, а значит, и ненадежное. Поэтому с марта, когда начались первые подрывы на дорогах, пехота готова была повара оставить в лагере, лишь бы взять с собой лишнего сапера.
Оглядев реденькую, растасканную по нарядам, рейдам, госпиталям роту, Ледогоров для порядка поправил два-три рюкзака и направил навьюченный всякой всячиной свой караван к бронеколонне второго батальона и секущим над собой воздух вертолетам на краю лагеря.
Когда распределились по машинам, когда вертолеты, их небесное прикрытие, пробуя воздух, плавно попрыгали на площадке, а потом, набычившись, закарабкались вверх, когда заревели моторы бронегруппы и сама она стальной ниточкой вытянулась в предгорье, Ледогоров разрешил признаться себе, что разговор про Улыбу напомнил и о Лене. Вспоминалось о ней и раньше, да что вспоминалось — думал написать ей сразу, как только попал в Афганистан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143