Грубый Бомонд и ребячливый Малькольм возбуждали в ней только жалость и отвращение. В сравнении с ними, конечно, монастырь был настоящим блаженством; но Бедфорд, храбрый и великодушный Бедфорд открывал перед ней совершенно неизвестный ей дотоле мир, – в мире этом она предвкушала все, способное удовлетворить женщину с чистым сердцем и возвышенной душой. И какое удовольствие сознавать, что она первая возбудила такие чувства в избранной натуре!
Не положение в свете Джона увлекало молодую девушку, нет, – родом она была ни чуть не ниже его, – но благородство его характера, прямота и безупречность всех его действий; достоинства эти она ни в ком еще не встречала, живя в грубой, чувственной и роскошной Бургундии. Подобно Малькольму, вообразившему, что только в одном монастыре можно укрыться от грубости и варварства, господствовавших в Шотландии, Эклермонда никогда не подозревала, чтобы в свете можно найти такую чистоту нравов и глубокую религиозность. При дворе Генриха V они оба переменили свое мнение, и убедились, что свет был далеко не так дурен, как это воображали они в своей неопытности.
После объяснения Джона, монастырь открывал ей перспективу темной, грустной, безотрадной жизни, тогда как жизнь с любимым существом, заботы о его счастье и спокойствии показались ей верхом блаженства. Терпение, с каким Бедфорд, не глядя на нее, ждал ее ответа, само это терпение не было ли признаком его деликатности и бесконечной доброты по отношению к ней?
Но сознание святости своего обета лежало камнем на ее совести, и, хотя в данную минуту она и тяготилась этим обетом, все же твердое решение не изменять ему было непреклонно, и она только старалась скрыть от Джона душившие ее слезы благодарности.
Это, наконец удалось ей, так как внимание Бедфорда было отвлечено Генрихом, в сильном утомлении уснувшем рядом с Маргаритой Бургундской. Видя болезненное состояние короля, Анна делала знаки сестре быть осторожной и не разбудить больного.
– Вот деликатная женщина! – сказал Джон, и, обратившись к Эклермонде, прибавил: – Вы научите королеву, как ухаживать за ним, вы поможете мне!
– Сир, – сказала Эклермонда, стараясь скрыть свое волнение, – вы мне оказываете великую честь, но я не могу принять ее.
– Не можете принять? – медленно повторил Бедфорд. – Выбор ваш сделан?
– Я свободно, по собственной воле, возобновила свой обет, и было бы святотатством с моей стороны нарушить его при первом же встретившемся серьезном искушении.
Хотя слова эти сказаны были спокойным голосом, усилие, сделанное молодой девушкой, произвело жгучую, невыносимую боль во всем ее существе, в особенности, когда она увидела помрачившееся лицо Джона, подергивание его губ и легкое колебание ноздрей.
– Довольно! – проговорил он. – Не буду более надоедать вам! Но все-таки буду надеяться, что вы не откажите мне в своем доверии, если услуги мои когда-либо понадобятся.
– Да, конечно, – ответила Эклермонда, едва сдерживая слезы.
– Благодарю за обещание, – промолвил Джон, и промолчал до самого скончания обеда.
Впрочем, когда все выходили из залы, он, ведя Эклермонду за руку, прибавил:
– В таком положении дело и останется, до тех пор, пока вы не измените вашего решения, испытав собственное сердце и посоветовавшись с каким-нибудь мудрым священником. В таком случае одно слово, один знак, – и я ваш навеки… Вы – единственная девушка, которую я когда-либо мог любить!
Оставшись в дамской комнате, Эклермонда не могла еще придти в себя от последних слов Джона, как вдруг к ней подбежали обе Бургундские принцессы.
– Наконец-то мы отыскали тебя, прекрасная беглянка! Пойдем-ка в комнату Анны. Что приключилось с тобой? Видимо, хромой шотландец пришелся тебе более по вкусу, чем Бомонд? – спросила, смеясь, дофина.
– Если у тебя не хватит сил сопротивляться им, – сказала Анна, – все же, по-моему, шотландец будет лучше Бомонда.
– Знаешь ли, зачем мы явились сюда, – перебила ее дофина. – Чтобы выйти замуж: одна за того красивого пленника с золотистыми кудрями, другая – за твоего соседа с ястребиным носом, промолчавшим весь обед.
– Но, – сказала Эклермонда, – ведь король Шотландский влюблен в мадемуазель де Сомерсет.
– Так что же! – возразила дофина. – Он понравился мне! Анне же я предоставляю меланхоличного герцога.
– О! – вскричала Эклермонда. – Если на, вашу долю достанется герцог, то вы будете совершенно счастливы!
– Что? Этот хмурый герцог? Екатерина так много дурного рассказывает о нем!
– Не верьте ей, – ответила Эклермонда. – Он противоречит ей только в том случае, когда хочет обратить ее внимание на расстроенное здоровье своего брата.
– Да, – перебила ее Маргарита, – брат Филипп заверяет, что королю и года не прожить, а если Екатерине также посчастливится на престоле со своим ребенком, как той бедной Минешелль то мы вскоре увидим в Англии еще одну добрую королеву Анну.
– В таком случае, у Анны будет лучший из мужей, – заметила Эклермонда со слезами на глазах.
Анна в ответ крепко сжала ее руки и принялась расспрашивать о всех ее неприятностях, но тут все начали разъезжаться, и девушки отложили разговор до следующего раза.
Только поздно ночью Эклермонда была предоставлена самой себе, и свободно могла привести в порядок свои мысли. Вверить свою тайну кому бы то ни было, даже самой Алисе Монтегю, она не считала себя вправе, и, в то время, как та со счастливой улыбкой покоилась безмятежным сном, сообщив своей приятельнице, что сэр Ричард Невиль заметил ее новую юбку, Эклермонда преклонила колени перед распятием и машинально стала повторять молитвы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84