Семейство Траутенбах, узнав о брачных замыслах Вильдшлосса, стало распускать клевету на счет баронессы Адлерштейнской. Сэр Казимир послал им вызов не только в качестве жениха баронессы, но и как единственный член Адлерштейнского рода, года которого позволяли вступиться за честь женщины. Если бы эти слухи дошли до Эббо, он непременно сам бы захотел вступиться за честь матери, и едва ли бы его шестнадцатилетняя рука устояла против кровожадного Владислава Траутенбаха. Мейстер Годфрид поблагодарил сэра Казимира и вздохнул свободно только на другой день, когда Христина и ее сыновья выехали из Ульма.
Между Вильдшлоссом и племянником его Траутенбахом произошла дуэль на границе их владений. Оба противника были опасно ранены: но все же сир Казимир, приставив меч к горлу Владислава, заставил его взять назад клевету.
Хитрый мейстер Годфрид постарался уведомить об этом жителей Адлерштейна, чтобы разжалобить Христину, а сыновей ее убедить, что клеветник так сильно ранен, что не может принять другого вызова.
ГЛАВА XIX
Орел и змея
Помирившись с дядей, Эббо уже со спокойной совестью воспользовался имуществом материнской родни, и приданое Христины позволило сделать капитальные улучшения в замке.
Нашли постоянного капеллана для часовни, – это был достойный человек, истинный кладезь премудрости и науки. Он преподавал и профессорствовал во всевозможных университетах, но был слишком мечтателен и рассеян, и не мог держать в дисциплине распущенных студентов. Звали его Иоган Шон; но имя это было латинизировано в Джодокус Пульхер.
Часовня была отделана заново: комнаты меблированы гораздо удобнее; двор замка вычищен, а конюшни снесены на задний двор. Вассалам были розданы семена, и предложено было им платить деньгами, если они будут обрабатывать поля и виноградники, которые молодые бароны желали непременно развести на южном склоне горы.
Бедность совершенно исчезла, благодаря приданому Христины, а между тем Эббо казался менее счастлив, чем тогда, когда средства были гораздо стесненнее.
Он постоянно мечтал о жизни в многолюдных городах, грустил об этой жизни еще более Фриделя; тот, хотя вполне насладился пребыванием в Ульме, вскоре с прежним увлечением принялся за свои привычки горца. Около своего любимого озера он наслаждался торжественной тишиной природы и предавался своим поэтическим мечтам. Все это было ему еще приятнее после того, как он уже слышал шум толпы и столкнулся с действительным миром. Но, несмотря на то, он был твердой поддержкой своему брату в борьбе, которую тому приходилось вести при своих нововведениях. Вассалам гораздо бы лучше нравилось, если бы господин их был предводителем шайки грабителей, а не преобразователь.
– Очень нужно, – говорили они, – сеять новые семена, разве для их отцов старых не хватало?
Всякая работа, сверх того, которую они привыкли до сих пор делать, была им ненавистна. А деньги, что им предлагал Эббо, мало их соблазняли; им было гораздо приятнее сидеть на солнце или спать в дымных хатах. О виноградниках же на Адлерштейнской горе никто никогда и не слыхивал.
Эббо горячился, он прибегал даже к крутым мерам, но вскоре, стыдясь своих вспышек, старался загладить их наградами и ласковыми словами; но ему отвечали ворча, что в деревне лучше бы желали смотреть на своего благородного властелина, когда он катит воспламененное колесо с холма в праздник св. Фридмунда. Если бы не Коппель и некоторые другие более покорные слуги, все проекты земледельческой реформы не привели бы ни к чему. Кроме того, кроткое вмешательство Фриделя немало помогло делу.
Около этого времени, граф Шлангенвальдский вернулся в свой замок. Несколько лет он провел в своих владениях в Штирии, но в одной жестокой схватке с некоторыми соседями был убит старший сын графа. Король римлян приказал врагам немедленно примириться, и это до того взбесило старика Шлангенвальда, что он вернулся в Швабию, более свирепый и мстительный, чем когда-либо. Начался ряд враждебных действий против Адлерштейнского замка. Однажды в замок прибежал пастух, плача от бешенства: трое вассалов Шлангенвальда отняли у него четырех самых лучших баранов, а самого избили алебардами на самых адлерштейнских землях. В другой раз зажженная головня, брошенная одним из шлангенвальдских рейтаров, сожгла весь запас дров у Йовста-угольщика. Однажды свиньи не возвратились домой, – на другой день их нашли убитыми пиками. Наконец, из Гельсбахского ущелья пропал единорогий бык, выписанный Эббо из Ульма. Потом узнали, что его посолили на зиму для графа Шлангенвальдского.
Христина старалась уверить своих сыновей, что граф может быть вовсе и не участвует в грабежах своих людей. Она велела Эббо написать письмо графу, и рассказать ему все дело. Письмо отвез один послушник, никакой другой посол не мог бы исполнить это поручение безопасно. Хотя Эббо и объявил, что считает этот шаг бесполезным, но все же с нетерпением ждал ответа. Ответ был получен через монаха монастыря св. Руперта. Вот слова этого письма:
«Знайте, Эбергард, барон Адлерштейнский: ваш род вредил мне помышлением, словами и делами. Ваш прадед похитил мои земли у Спорного Брода. Дед украл мою скотину и сжег мельницы. Потом, во время наших войн, убил брата моего деда Иоганна и навек изувечил двоюродного брата Матиаса. Отец ваш убил восемь человек моих вассалов и опустошил мои поля. Вы сами требуете теперь, как свою собственность, мои земли у Спорного Брода, и пользуетесь податью, которая мне принадлежит по праву. Вследствие чего, объявляю вам войну, вам и всем тем, кто соединится с вами Таким образом, я буду поддерживать свою честь против вас и ваших.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87