Но Казимир продолжал:
– Мое главное желание для дочери, – сказал он, – это видеть ее воспитанной баронессой. Адлерштейнской? Ее святая покровительница избавила ее от всех печалей, которые причинил бы ей брак со мной. Но отдать мою маленькую Теклу под ее покровительство было бы бесполезно, так как Траутенбах не замедлил бы распространить известие о моей смерти, и потребовал бы свою маленькую племянницу. Вы же не достигли еще возраста, требуемого законом, чтобы быть провозглашенным ее опекуном в качестве главы нашего дома. Но, посредством брака, она сама и все ее владения сделались бы вашими, и я мог бы уехать со спокойным сердцем!
– Но, – сказал Эббо, – говорят, что я пролежу еще несколько недель. И даже выздоровев, сумею ли я, не достигший еще совершеннолетия, не имеющий опыта и так плохо выпутавшийся с моими горцами из дела о мосте… сумею ли я охранить такие владения, как ваши?
– Выслушайте меня, Эббо, – сказал Вильдшлосс. – Вы поддались увлечениям молодости. Но, где я найду другого молодого человека столь откровенно сознающегося в своих ошибках, столь расположенного исправить их и столь преданного тем, кого он любит и кто зависит от него? Стоит взглянуть на ваших крепостных людей, на их здоровые жилища, на их обильные жатвы и на их скот, а главное – стоит поговорить с ними о их молодом бароне, чтобы составить себе мнение о нем.
– Ах, это они любили так Фриделя! Они смешивают меня с ним!
– Какой бы вы ни были, и несмотря на все ваши ошибки и на будущие промахи, вы, дорогой родственник, единственный человек, которому я мог бы вверить свое дитя и владения. Древний замок Вильдшлосс есть удел мужского пола, и достался бы вам, по праву, рано или поздно; но есть и другие поместья, могущие подать повод к неприязненным стычкам, если вы и моя маленькая наследница не будете связаны неразрывными узами. Что касается вашего возраста, то вам будет…
– Восемнадцать лет, на Пасху.
– Так что между вами едва одиннадцать лет разницы. Текла будет в полном блеске красоты, когда вы успеете совершить ваши первые военные подвиги.
– И если ее воспитает моя мать, – задумчиво проговорил Эббо, – то она будет тем лучшей дочерью для нее. Но, кузен, вы уже знаете, что я тоже должен уехать. Как только буду в состоянии сесть на лошадь, я отправлюсь в путь, чтобы выкупить своего отца!
– По всей вероятности, ваше путешествие будет не продолжительнее моего, но безопаснее. Генуэзцы и венецианцы умеют отлично сговариваться с неверными насчет выкупа пленных, и, если вы подвергнетесь какой-либо опасности, то только по собственной вине. Но, допустите худшее… Вы все-таки можете оставить вашу молодую вдову под опекунством вашей матери.
– Да, – ответил Эббо, и в таком случае у нее остался бы кто-нибудь, кто бы любил и охранял ее. В этом отношении вы не могли придумать ничего лучшего, но, что касается меня, то знай вы, какой я без моего Фриделя, вы пожалели бы вероятно о нашем решении.
– Благодарю вас от всего сердца, – сказал Вильдшлосс, – но об этом вам нечего беспокоиться. Я знаю вас: вы никогда не были дружески расположены ко мне, даже при жизни Фриделя. Вернемся к делу, сын мой. Позвольте мне дать вам теперь это имя. У меня очень мало времени.
– Что я должен делать? Не желаете ли вы, чтобы я послал Текле обручальное кольцо в ожидании весны, когда отправляюсь в Ульм и повенчаюсь с ней?
– От этого проку будет немного. До тех пор Траутенбахи ухитрятся завладеть ею и ее замком и единственное средство – это сделать тотчас же ваш союз настолько прочным, насколько это возможным в летах столь маленькой девочки. Я один в состоянии вырвать ее из рук игуменьи. Поэтому поеду сегодня же вечером в Ульм привезти Теклу, так что завтра, после примирения с Шлангенвальдом, вас обвенчает настоятель монастыря св. Руперта; император будет свидетелем, и брак будет слишком прочен, чтобы Траутенбахи могли надеяться расторгнуть его.
– Завтра! – сказал Эббо в смущении. – Завтра! Разве мать уже знает об этом?
– Я отправляюсь отсюда к ней: я заручился согласием императора, взявшегося уговорить ее!
Во всем этом деле никто не подумал о том, что, в сущности, чувство деликатности не допускало инициативы со стороны семьи невесты. Суть в том, что состояние и положение Вильдшлосса было настолько выше состояния и положения старшей отрасли Адлерштейнов, что со стороны Эббо было самонадеянностью сделать первый шаг. Это был скорее политически-феодальный договор, чем дело взаимного расположения. Казимиру не пришло даже на ум осведомиться, не занято ли кем сердце его кузена? Эббо был правда только юноша, не имеющий иной страсти, кроме беспредельной любви к матери, но если бы даже любовь закралась в его душу, то на это не стали бы смотреть, как на препятствие. В то время, любовь и брак были две совершенно разные и отдельные вещи.
Тем не менее, Христина была сначала очень против брачного проекта, сообщенного ей в тот же вечер самим Максимилианом. Этот государь, выказывающий так много такта, когда он не бывал углублен в важные государственные дела, угадал романтическую причину сопротивления владелицы замка, вопреки ее робкой уступчивости.
– Понимаю вас, милостивая государыня, – сказал Максимилиан взволнованным голосом. – Ни богатства, ни почести не могут соперничать с истинной любовью.
И он опустил голову на руки, и перенесся мысленно в прошедшее время.
Действительно, все смуты и волнения в Нидерландах не поколебали искренней привязанности Максимилиана к Марии Бургундской.
Хотя он готовился тогда заключить в самом непродолжительном времени чисто политический брак, но Мария продолжала быть путеводной звездой его бурной жизни, как выразился он сам, назвав ее в своей аллегорической автобиографии – Беатриче.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87