Насиб снова и снова видел Тонико, сидевшего на краю кровати. Ярость, печаль, сознание, что все кончилось, что ее нет, что она принадлежит другому и никогда больше не будет принадлежать ему, овладели Насибом. Опустошающая, утомительная ночь, будто земля всей своей тяжестью легла ему на плечи, ночь, конец которой так же далек, как конец света. Этому никогда не будет конца. Этой глубокой боли, этой пустоте, нежеланию что-то делать, жить, работать. Глаза без слез, грудь, пронзенная кинжалом. Насиб, не в силах заснуть, уселся на краю кровати. Он не заснет этой только что начавшейся ночью, и ночь эта продлится всю жизнь. От Габриэлы остался запах гвоздики, пропитавший простыни и матрац. Этот запах у него в ноздрях. Он не мог смотреть на кровать, так как видел на ней обнаженную Габриэлу - ее высокую грудь, округлые, бархатистые бедра, гладкий живот. На ее теле цвета корицы - на плечах, на груди - губы Насиба оставляли лиловые пятна. День кончился навсегда, а эта ночь в его душе продлится всю жизнь, его усы навсегда опустились, горькая складка залегла у губ, которые никогда больше не улыбнутся!
Но несколько дней спустя он все же улыбался, слушая, как в баре "Везувий" Ньо Гало поносит священников. Трудными были первые недели, бесконечно пустые, заполненные лишь ее отсутствием. Все вещи, все люди напоминали ему о ней. Он смотрел на стойку бара - она стояла там с цветком в волосах. Он смотрел на церковь и видел, как она входит туда в домашних туфлях. Он смотрел на Туиску и видел, как Габриэла танцует и поет. Приходил доктор, говорил об Офенизии, а Насибу казалось, что он рассказывает о Габриэле. Играли в шашки капитан и Фелипе, а в баре звенел ее хрустальный смех. Дома было еще хуже - Насиб видел ее повсюду: вот она хозяйничает у плиты, вот уселась на солнце у порога, надкусывает плод гуявы, прижимает к лицу морду кота, показывает в улыбке золотой зуб, ожидает его в задней комнатке, залитой лунным светом. Он еще не осознал одной особенности этих воспоминаний, неделями преследовавших его в баре, на улице, дома: он никогда не вспоминал этого во время их супружеской жизни (или связи: ведь он объяснял всем, что между ними была обычная связь).
Теперь он вспоминал только прежнюю Габриэлу, Габриэлу-кухарку, и воспоминания эти заставляли его страдать, но все же они были приятны. Но когда он представлял ее в объятиях другого, они уязвляли его душу, его мужское самолюбие, задеть его супружескую честь они не могли, поскольку супругом ее он не был.
Трудными и пустыми были эти первые недели, внутри у него все умерло. Из дому в бар, из бара домой. Иногда он заходил потолковать с Жоаном Фулженсио, послушать новости.
В один прекрасный день друзья чуть не силой затащили его в новое кабаре. Насиб много выпил, даже слишком много. Но он был нечеловечески вынослив и остался совершенно трезвым. На другой день он снова пошел в кабаре. Познакомился с Розалиндой, блондинкой из Рио, которая была полной противоположностью Габриэле. Он начал оживать и постепенно забывал свою любовь. Самым трудным оказалось спать с другой женщиной. Он видел только Габриэлу: она улыбается, протягивает к нему руки, подсовывает бедро под его ногу, кладет голову ему на грудь. Ни у одной не было ее вкуса, ее запаха, ее тепла, страсти, которая убивала и от которой она сама умирала. Но и это стало понемногу проходить. Розалинда напоминала ему искусную в любви Ризолету. Теперь он приходил к ней каждый вечер, за исключением тех дней, когда она спала с полковником Мануэлем Ягуаром, который платил за ее комнату и стол в заведении Марии Машадан.
Как-то вечером не хватило партнера в компании, собравшейся играть в покер. Насиб сел играть и проиграл допоздна. Потом он подсаживался к столикам, беседовал с приятелями, играл в шашки и триктрак, обсуждал новости, спорил о политике, смеялся над анекдотами и сам их рассказывал. Говорил, что в стране его отца бывало и похуже того, что происходит в Ильеусе, бывало и пострашнее. Габриэла уже не мерещилась ему повсюду, он уже мог спокойно спать в постели, которая еще хранила запах гвоздики. Никогда прежде его не приглашали так часто на завтраки, обеды, ужины к Машадан, на вечеринки с женщинами в кокосовых рощах Понтала. Казалось, его полюбили еще больше и больше стали уважать.
Он никогда не думал, что будет так. Ведь он нарушил закон. Вместо того чтобы убить ее, он дал ей уйти. Вместо того чтобы выстрелить в Тонико, он удовлетворился пощечиной. Когда это случилось, он решил, что отныне его жизнь превратится в ад. Разве не постигла эта участь доктора Фелисмино? Разве не перестали с ним здороваться? Не прозвали его мерином?
Не вынудили уехать из Ильеуса? Потому что он не убил жену и любовника и не выполнил закона ильеусцев. Правда, он, Насиб, расторг брак с Габриэлой, зачеркнул настоящее и прошлое. Но он никогда не думал, что его пойдут, с ним согласятся. Ему уже мерещился пустой, без единого посетителя бар, он представлял себе, как друзья перестанут подавать ему руку, видел, как все будут насмешливо улыбаться, поздравлять Тонико, похлопывать его по спине и издеваться над ним, Насибом.
Этого не произошло. Напротив, с ним никто не заговаривал о случившемся, а если вдруг и касались этой темы, то хвалили его хитрость, ловкость, находчивость, с которой он вышел из затруднительного положения. Да, все смеялись и издевались, но не над Насибом, а над Тонико, высмеивали нотариуса и отдавали должное мудрости араба. Тонико перебрался в "Золотую водку" и там пил теперь свой горький аперитив.
Поэтому даже Плинио Араса получил возможность подтрунивать над тем, как его обставил Насиб.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165