Для Мундиньо это была очень выгодная сделка. Полковник уже свободен от всяких обязательств по отношению к Бастосам и тем не менее о политике и слышать не хочет. Или он, Мундиньо, ничего не понял, или старик выжил из ума. Ведь он потребовал, чтобы Мундиньо поджигал дома, ломал машины, возможно, даже убивал людей.
Капитан утверждал, что Мундиньо не понимает полковников, их образа жизни и действий. Выслушав идею Алтино Брандана о мести газете "Жорнал до Сул" за идиотское сожжение тиража "Диарио де Ильеус", капитан сказал задумчиво:
– В известной степени он прав. Я тоже думал об этом. Действительно, стоило бы проучить людей Бастоса. Тем или иным способом доказать ильеусцам, что не Бастос уже хозяин края, как было когда-то. Я много размышлял об этом и даже поговорил с Рибеприньо.
– Осторожно, капитан! Не будем делать глупостей. На каждый акт насилия будем отвечать буксирами и землечерпалками для бухты.
– Но когда же в конце концов наш инженер закончит свои исследования и выпишет землечерпалки? В жизни не видел, чтобы так копались...
– Это нелегкое дело, тут в несколько суток не управишься. Он и так работает без отдыха, не теряет ни минуты. Быстрее некуда.
– Он работает день и ночь, - рассмеялся капитан. - Днем в бухте, ночью у подъезда Мелка Тавареса. Втюрился в его дочку, видать, роман у них завязался нешуточный...
– Надо же парню развлечься...
Примерно неделю спустя после посещения Рио-до-Брасо Мундиньо, выйдя с заседания правления клуба "Прогресс", увидел спину полковника Алтино, который шел к дому Рамиро Бастоса. В окне он заметил белокурую Жерузу и снял шляпу, она помахала ему рукой.
Это могло бы показаться смешным, поскольку накануне Рибейриньо выгнал из Гуараси, поселка, расположенного недалеко от его фазенды, уполномоченного Бастосов - чиновника префектуры. В тот же вечер чиновника избили палкой, и ему пришлось голым выбираться на ильеусское шоссе, там он добыл какую-то одежду, которая была ему страшно велика, и прошагал до города пешком.
О ПТИЧКЕ СОФРЕ
Насиб был уже не в силах совладать с собой, он утратил покой, хорошее настроение, жизнерадостность.
Перестал даже закручивать кончики усов, и теперь они уныло свисали по краям рта. Он разучился улыбаться.
Он все время думал. А ведь ничто так не изнуряет и не сушит человека, не лишает его сна и аппетита, ничто так не печалит, как неотвязные думы.
Тонико Бастос облокотился о стойку, налил себе рюмку горького аперитива и иронически оглядел унылую фигуру хозяина бара.
– Вы стали плохо выглядеть, араб. На себя не похожи.
Насиб мрачно кивнул. Его большие, навыкате глаза остановились на элегантном нотариусе. Уважение Насиба к Тонико за последнее время возросло. Они всегда были приятелями, но прежде их отношения ограничивались разговорами о женщинах легкого поведения, походами в кабаре и выпивками. Однако с тех пор, как появилась Габриэла, между ними установилась более тесная дружба. Из всех дневных посетителей, приходивших выпить аперитив, Тонико был единственным, кто держался скромно, когда она показывалась в полдень с цветком в волосах. Он вежливо раскланивался, осведомлялся о ее здоровье, хвалил ее необыкновенные кушанья. Ни томных взглядов, ни быстрого шепота, он даже не пытался дотронуться до нее. Тонико обращался с Габриэлой так, словно она была почтенной сеньорой, красивой и желанной, но недоступной. Когда Насиб нанял Габриэлу, он особенно опасался соперничества Тонико - разве не был нотариус неотразимым покорителем женских сердец?
Таков этот мир, удивительный и сложный. Тонико проявлял исключительную сдержанность и почтительность в присутствии Габриэлы, хотя все знали о любовной связи араба с красивой служанкой. Правда, она считалась лишь его кухаркой, никаких иных отношений между ними словно и не было. Спекулируя на этом, посетители даже при Насибе осыпали ее комплиментами, шептали ей нежные слова, совали в руку записочки. Сначала он их рассеянно читал, скатывал в шарик и выкидывал на помойку, теперь же - с озлоблением рвал. Их становилось все больше, причем многие носили весьма нескромный характер. Тонико вел себя не так. Он дал ему доказательство настоящей дружбы, отнесясь к Габриэле как к замужней женщине, супруге полковника. А разве это не было свидетельством дружбы и уважения? Хотя Насиб не угрожал ему, как полковник Кориолано, когда дело касалось Глории. Да, только Тонико вел себя достойно, и лишь ему он открывал свое сердце, болевшее, как незаживающая рана.
– Самое страшное, когда человек не знает, как ему поступить.
– У вас какие-нибудь затруднения?
– А разве вы не видите? Меня что-то гложет, я даже весь иссох. Хожу как обалделый. Достаточно сказать, что на днях я забыл оплатить один документ. Что же это со мной творится?..
– Страсть не шутка...
– Страсть?
– А разве нет? Любовь - это самое лучшее и самое худшее, что есть в мире.
Страсть... Любовь... Он боролся против этих слов в течение многих дней, размышляя о них в час сиесты.
Он боялся понять, насколько сильно его чувство, не желая встретиться с правдой лицом к лицу. Сначала он думал, что это просто увлечение, пусть более сильное, чем другие, более длительное. Но никогда прежде он так не страдал, никогда не испытывал такой ревности, такого страха потерять женщину. То не была досадная боязнь остаться без отличной кухарки, волшебным рукам которой бар в значительной степени был обязан своим нынешним процветанием. Больше он не думал об этом, эти мелочные заботы длились недолго. К тому же он потерял аппетит, ему совершенно не хотелось есть... Все дело было в том, что Насиб теперь не мог представить себе и одной ночи без Габриэлы, без ее горячего тела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165