Впрочем, сегодня он чертовски устал. Задень Грегори прошел пешком столько, сколько давно уже не ходил. Ноги нестерпимо ныли, колени и икры болели, и от одной мысли о том, что предстоит снова завязывать шнурки на своих тяжелых походных ботинках и идти в холодную ветреную ночь, им овладела необоримая усталость. А если у Джиллиан нет фонарика, который он смог бы у нее на время позаимствовать, придется всю дорогу до деревни и обратно идти в кромешной темноте. Да и фонарик не спасет от холода и ветра, к тому же в такую темень он может где-нибудь по дороге между домом Джиллиан и деревней поскользнуться и с ног до головы вываляться в грязи.
И тем не менее сейчас идеальное время для того, чтобы стать свидетелем самой интересной части церемонии, если верны его предположения относительно того, когда делались ежегодные фотографии. Выглянув в окно, за дорогой Грегори разглядел темный, похожий на усеченный конус силуэт Стакли-Хилл. С этнографической точки зрения предпочтительнее было бы поприсутствовать на самой церемонии, но если это невозможно, он по крайней мере сможет не без удобства понаблюдать и отсюда за тем, чем местные жители занимаются на вершине холма в подобную ночь – фотографированием ли или же какими-то красочными народными танцами при свете звезд.
Грегори вышел из комнаты и направился в сторону туалета; половицы громко скрипели у него под ногами, хотя он и старался ступать как можно осторожнее. Затем быстро вернулся к себе в комнату, разделся до трусов и сел на краю кровати. У него, естественно, не было никакой уверенности в том, что что-то должно произойти сегодня ночью на вершине холма, и тем не менее Грегори поставил будильник на своих часах на полночь и положил их на столик рядом с кроватью. Затем без промедления нырнул под одеяло – и громко выдохнул от ужаса.
Простыни оказались настолько холодными и настолько жесткими, что на какое-то жуткое мгновение Грегори показалось, будто они на самом деле промерзли. Он свернулся калачиком – сонливость мгновенно как рукой сняло, – натянул на себя все одеяла и понемногу начал согреваться. Затем медленно, очень медленно стал дюйм за дюймом отвоевывать у холода остальную часть постели, пока не вытянулся во весь рост, утопив голову в большой и мягкой подушке и натянув пуховое одеяло до самого носа. Веки у него отяжелели, болели мышцы ног, столько выходивших за этот день.
Грегори повернул голову и выглянул в окно – ложась в постель, он не задернул штору, – и от вида бледных облаков, несущихся по небу, ему стало еще холоднее, чем от ледяных простыней. Глаза помимо воли закрылись сами собой, по телу пробежала легкая дрожь, и он стал потихоньку засыпать в теплом коконе из одеял и простыней.
Проснулся Грегори изумленный, озадаченный, чувствуя легкое головокружение. Секунду он пребывал в панике, не понимая, где находится и сколько времени спал. Прозвенел ли будильник? Он ничего не слышал. В окне что-то мерцало; он повернулся и увидел отражение какого-то движущегося бледного огонька. Грегори крепко закрыл глаза, ему почему-то было страшно оглядываться по сторонам. Он подумал, что, конечно же, его разбудили не часы. Будь это так, они бы еще продолжали пищать.
Незадолго до того, как Грегори проснулся, дверь его комнаты открылась и снова закрылась, и вот теперь, натянув на себя все одеяла и простыни, он совершенно отчетливо услышал тихий звук шагов. В комнате кто-то был, и он, собрав в кулак все свое мужество, медленно повернулся и открыл глаза. Тень от тусклого дрожащего огонька падала на стены. Грегори взглянул поверх него и увидел бледную фигуру в белом, с чем-то черным на плечах и со свечой в руке. У Грегори от ужаса перехватило дыхание.
– Грегори? – тихо произнесла фигура. Он вслух застонал.
– Боже мой, Джиллиан! Вы меня чуть не до смерти напугали!
– Извините.
Она подошла к кровати, держа перед собой свечу и глядя на Грегори широко открытыми глазами, которые в мерцающем свете свечи, казалось, то увеличивались, то уменьшались. В ледяном холоде комнаты она стояла босая, в тонкой белой ночной рубашке, доходившей ей только до щиколоток. На ночную рубашку была наброшена его кожаная куртка, под которой тяжело вздымалась пышная грудь. Грегори немного приподнялся в постели, хотя одеяло натянул почти до самого подбородка.
– Что вы делаете?
– Я подумала, что вам может понадобиться ваша куртка, – сказала Джиллиан очень тихо и почти умоляющим тоном.
У Грегори снова перехватило дыхание, и он в полнейшем изумлении уставился на нее. Не сводя с Грегори взгляда широко раскрытых глаз, Джиллиан поставила свечу на столик рядом с кроватью и медленно сняла куртку. Огонек свечи отражался в ее складках. Плечи и руки женщины под курткой были совершенно голые, ночная рубашка держалась только на тонких полосках материи. Она взяла куртку за воротник, аккуратно сложила и повесила на спинку кровати Грегори. Затем села на край кровати и, опираясь на одну руку, по-матерински прислонилась к нему, однако зрачки ее при этом оставались расширенными, и в них застыла совсем не материнская мольба. Кожа у Джиллиан была бледная, как полотно.
– Вам не холодно? – спросила она.
Грегори открыл было рот, но ничего не сказал. Сердце его неистово колотилось.
– А я пришла вас согреть. – Джиллиан соскользнула с кровати, встала и одним легким движением сняла с себя ночную рубашку. У Грегори перехватило дыхание. Он не мог оторвать от нее взгляда и уже чувствовал, как напрягается его мужское естество. Джиллиан взяла ночную рубашку за бретельки, аккуратно, как и куртку, положила в ногах кровати.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36