Но сейчас слишком поздно беспокоиться об их судьбе! Италики ужасно взбесили моего отца, – а если он разозлится, то не дает пощады никому, – его голубые глаза уперлись в карие глаза Цицерона. – И я буду таким же.
Прошли месяцы, прежде чем Цицерону перестали сниться эти пиценские батраки, брошенные замерзать в снегу или копающиеся под дубами в поисках желудей – единственной пищи, которую могли предоставить им горы; еще одна кошмарная сторона битвы, увидев ее, нельзя было не возненавидеть войну.
К тому времени, когда Помпей Страбон достиг Адриатики, Цицерон научился быть полезным и даже дорос до ношения кольчуги и меча. В кадетской палатке он вел хозяйство, готовил и делал уборку, а в шатре командующего взял под свой контроль все требующие грамотности работы, которые казались пиценским писцам и секретарям Помпея Страбона выше предела их способностей – донесения сенату, письма в сенат, доклады о битвах и стычках. Внимательно прочитав первое произведение Цицерона – письмо к городскому претору Азеллию, Помпей Страбон взглянул на тощего парнишку своими жутко неопределенными глазами, которые словно хотели что-то высказать.
– Неплохо, Марк Туллий. Может быть, и есть какой-то резон в том, что мой сын привязался к тебе. Не понимаю, почему, но он всегда прав, ты знаешь. Поэтому я и позволил ему поступить по-своему.
– Благодарю тебя, Гней Помпей.
Командующий провел рукой в воздухе, обозначив заваленный бумагами письменный стол.
– Посмотри, что ты сможешь с этим сделать, мальчик. Наконец они остановились на отдых в нескольких милях от Аскула; с момента смерти Секста Цезаря армия все еще находилась возле города. Помпей Страбон решил расположиться в отдалении.
Время от времени командующий и его сын устраивали вылазки, беря с собой войска в количестве, которое они считали необходимым, и отсутствовали в течение нескольких дней. В таких случаях командующий оставлял в лагере своего младшего брата, Секста Помпея, а Цицерон наблюдал за текущей перепиской. Эти периоды относительной свободы могли бы доставлять радость Цицерону, но получалось наоборот. Молодого Помпея не было рядом, чтобы защитить его, а Секст Помпей ни во что его не ставил и мог даже оскорбить – ударить по уху, дать пинка под зад, подставить ногу, когда Цицерон пробегал мимо.
Пока земля была еще твердой от мороза и весенняя оттепель только намечалась, полководец и его сын с небольшими силами отправились на побережье, чтобы разведать перемещения неприятельских войск. На следующий день, вскоре после рассвета, когда Цицерон стоял возле командного шатра и потирал свои несчастные ягодицы, группа марсийских всадников въехала в лагерь, как будто в свой собственный. Они вели себя так спокойно и уверенно, что никто даже не схватился за оружие. Единственным из римлян, кто отреагировал на их появление, был брат Помпея Страбона Секст, который выступил вперед и поднял руку в приветствии, когда группа остановилась возле командного шатра.
– Публий Веттий Скатон, марс, – представился предводитель, спрыгивая с лошади.
– Секст Помпей, брат командующего, временно исполняю его обязанности в его отсутствие.
– Жаль, – лицо Скатона вытянулось. – Я приехал, чтобы встретиться с Гнеем Помпеем.
– Он должен скоро вернуться. Вы согласны подождать?
– Сколько?
– Что-нибудь от трех до шести дней, – сказал Секст Помпей.
– А вы можете накормить моих людей и коней?
– Конечно.
Выполнение задачи выпало на долю Цицерона, единственного контуберналия, оставшегося в лагере. К его большому удивлению, те же самые люди, которые загнали пиценов в горы умирать от голода и холода, вели себя с врагами, оказавшимися среди них, с большим гостеприимством, начиная с Секста Помпея и кончая последним нестроевиком. «Я никак не могу понять этот феномен, именуемый войной», – думал Цицерон, наблюдая за Секстом Помпеем и Скатоном, гуляющими вместе с видом глубочайшей привязанности или выезжающими на совместную охоту на диких свиней, которых зима заставила приблизиться к лагерю в поисках пищи. И когда Помпей Страбон вернулся из своей разведывательной экспедиции, он кинулся на шею Скатону так, будто Скатон был его наилучшим другом.
Угощение перешло в большой пир; удивленный Цицерон стал свидетелем того, как в его представлении Помпеи и должны были себя вести в своих твердынях посреди огромных поместий в Северном Пицене – огромные кабаны на вертелах, блюда, полные еды, все разместились на лавках за столами, а не на ложах. Слуги бегали, разнося больше вина, чем воды. Римлянину – выходцу из латинских земель, такому, как Цицерон, сцена, имевшая место в шатре командующего, представлялась варварской. Не так устраивали пиры люди из Арпина, даже Гай Марий. Разумеется, Цицерону не приходило в голову, что в военном лагере, давая пир на сто или более человек, не стали бы заботиться о ложах и деликатесах.
– Вряд ли ты скоро войдешь в Аскул, – засомневался Скатон.
Помпей Страбон ответил не сразу, он был слишком занят куском поджаристой свиной кожицы. Наконец он покончил с ней, вытер руки о тунику и усмехнулся:
– Не имеет значения, сколько времени на это потребуется, – сказал он, – рано или поздно Аскул падет. И я сделаю так, что им никогда больше не захочется поднимать руку на римского претора.
– Это была крупная провокация, – охотно согласился Скатон.
– Крупная или мелкая, для меня здесь нет большой разницы, – заявил Помпей Страбон. – Я слышал, Видацилий вошел туда. Аскуланцам придется кормить больше едоков.
– В Аскуле нет едоков из войск Видацилия, – возразил Скатон.
– О!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197